Кендермор
Шрифт:
— Ура! — закричала Гизелла, хлопая в ладоши. — Не теряя времени, нужно собираться в дорогу.
— Я так не думаю, госпожа Хорнслагер, — вышел из-за повозки Вудроу, качая головой. — Повреждены оба передних колеса, а передняя ось дала нехорошую трещину. Наша повозка не пройдет и мили, как перевернется.
— Ну а починить ее мы в состоянии? — Гизелла обвела повозку широким жестом. — Люди уже не раз занимались ремонтом повозок, или я не права? Тут мне как раз все ясно.
Вудроу кивнул.
— Да, мэм, мы могли бы починить ее…
— Ну так сделай это!
— … если бы в нашем распоряжении были все нужные инструменты. Например, кузничный горн, кувалда, наковальня. Да еще несколько подмастерьев и инструменты для работ по дереву. Но без этих вещей мы не в состоянии отремонтировать ее.
— Ох.
Когда Гизелла с тоской взглянула на повозку, ее руки вяло упали по бокам. Но затем, резко шлепнув себя по бокам, она сказала:
— Чему быть, того не миновать. Давайте спасать все, что сможем, и двигаться.
У меня все еще остался кое-какой груз, а потому мне все еще нужно попасть в Кендермор к Ярмарке урожая.
Гномиха мельком взглянула на Тассельхоффа.
— Надеюсь, это подразумевает продолжение нашего сотрудничества.
Прошло больше половины дня, когда Гизелла наконец объявила непродолжительный перерыв. Овражные гномы свалились на землю раньше, чем гномиха перевалилась через седло и тяжело плюхнулась на землю. Подъехавший на второй лошади Вудроу подождал, пока сидевший впереди кендер не спрыгнет вниз, а потом и сам соскочил с седла.
Место, избранное Гизеллой для привала, находилось на гребне пологого холма, который восточнее образовывал более высокие складки, а двумя милями далее образовывал горный хребет. Холмы были лишены растительности, за исключением высокой, напоминающей пшеницу, колышущейся под ветром травы да нескольких голых деревьев. Солнце давало тепло, однако дул легкий ветерок, пронизывающий и холодный, единственное напоминание о том, что в этих суровых землях сейчас властвовала осень.
— Раздай остатки ягод, Вудроу, — распорядилась Гизелла. — Только я возьму немного прежде, чем эти овражные гномы начнут набивать ими пасти. И еще воды, — добавила она после секундного раздумья.
Вудроу снял со спин лошадей две рубашки Гизеллы, спасенные из оставленной повозки и наполненные ягодами. Их воротники и запястья были завязаны узлами, а рукавами пользовались, чтобы крепить импровизированные мешки к лошадиным шеям. Юноша отвязал рубашки и задержался, пристально вглядываясь в лошадиные шеи.
— Могу поклясться, когда утром мы отправлялись в дорогу, они были полными. Должно быть, в тряске через верх высыпалось почти на дюйм ягод.
Тас виновато засунул заляпанные красным соком пальцы за пояс.
— Удивительно, — заметил он, подставляя испытывающему взгляду Гизеллы спину.
Но о чем бы она ни думала, вслух Гизелла не сказала ничего, только помогла Вудроу отсыпать себе пригоршню малины.
— Ты не узнаешь часом окружающую местность? — спросила она Тассельхоффа. — Совсем ничего? Может быть, ты найдешь сходство с одной из пометок на твоих нелепых картах…
Тас покачал головой.
— Мне знакомо множество мест, но эта местность к ним не относится. Видимо, тут не бывал ни один из моих родственников, потому что ничего похожего на картах я не вижу — ни пустынных холмов, ни высокой травы.
Все карты Таса были разложены полукругом подле него.
— Ну конечно, мы в своих странствиях никогда не забредали так далеко. Поэтому все пометки должны быть еще впереди.
— Остается надеяться, — вздохнула Гизелла. — Скоро мы отправимся на поиски хоть каких-то намеков на цивилизацию.
Едва эти слова успели слететь с губ Гизеллы, Вудроу оторвался от еды и наклонил голову в сторону, внимательно прислушиваясь к едва различимому звуку в некотором отдалении.
Но овражные гномы и не думали отдыхать. Фонду расценил внезапную тишину как знак, что становится невыносимо скучно, и как раз в этот миг затянул морскую песенку, которой их научил Тассельхофф, в обработке овражных гномов. Вудроу гневно замахал на него руками, пытаясь заставить их прекратить пение. Но агары восприняли этот жест как своего рода куплет и немедля включили его в песню, поголовно размахивая руками в такт музыке.
Вудроу беспомощно посмотрел на Тассельхоффа. Слепо подчиняясь внутреннему чутью, кендер тут же взял инициативу в свои руки и оказался среди пляшущих агаров, ухватив за шиворот Фонду. Они кубарем покатились по земле, затормозив прямо у ног Гизеллы; при этом Фонду и не думал прекращать завывания. Только когда овражный гном поднял глаза и увидел лицо своей госпожи, ее губы, плотно прижатые к пальцу, Фонду мгновенно прекратил петь и заорал:
— Госпожа с огненными волосами говорит заткнуться! Заткнуться!..
Пение резко прекратилось, а овражные гномы замерли на месте. Плюк, балансировавший на одной ноге, замахал руками, резко дернулся, три раза подпрыгнул и, молотя воздух наподобие ветряной мельницы, повалился на макушку своему брату, Слурпу. Оба вскочили на ноги и решительно зажали ладошками рты.
Только теперь Вудроу снова прислушался. Прошло несколько томительных минут.
— Ну? — спросила шепотом Гизелла.
Не поворачиваясь к ней, Вудроу столь же тихо ответил:
— Пение. Я слышу пение.
— Замечательно! — прошипела Гизелла. — Наверное, еще одно сборище овражных гномов. Можешь сообщить что-нибудь еще?
— Нет, мэм. То ли они настолько сильно искажают слова, то ли поют на языке, которого я не понимаю — не могу разобрать ни одного слова. Хотя в целом звучит так, будто там собрался на спевку хор, — добавил он.
— За этими проклятыми сорняками ничего не разглядеть, — сплюнула Гизелла, что есть силы двинув по обступившей ее траве выше гномьего роста. — Вудроу, подсади меня на лошадь.