Кендермор
Шрифт:
Процессия спустилась в долину, и гномы затянули свою строевую песню. Овражные гномы мурлыкали и завывали за компанию, но, к счастью, их совершенно забивали могучие голоса гномов.
Под холмами сердце топора. Возрождается из пламени земли. Ибо подошла его пора. И к холмам пришли ветра войны. Рождаются солдатские сердца. Братаются с аренами боев. Приказ им дан — сражаться до конца. Но лучше возвращаться со щитом. А топоры вдали от гор родных. Мечтают о камнях далеких скал. О стали, о породах вековых. Металл о камень, камень о металл… Но сдержанны солдатские сердца. Нет места грезам посреди боев. Приказ им дан — сражаться до конца. Но лучше возвращаться со щитом. И вспоминают топоры пласты. Зеленых искр сияющую гроздь. Но рассыпаются их мирные мечты. Когда вонзаются они в чужую кость. И сыплются солдатские сердца. Кровавым градом на местах боев. Приказ им был — сражаться до конца. Раз ничего не вышло со щитом.Честная компания вошла в массивные городские ворота уже на закате. В свете заходящего солнца каменная кладка стен приобрела яркий оранжевый оттенок, а горные вершины отбрасывали на долину длинные фиолетовые тени. Строевая гномья песня смешалась с пением фонарщиков, криками хозяек, зовущих детвору домой, ужинать, с голосами сотен гномов, возвращающихся к домашним очагам после долгого трудового дня: шахтеры, мастера резьбы по камню, продавцы ювелирных магазинов — а ко всему этому многоголосью примешивались выкрики матросов, ткачей, гончаров, свечников и огромного числа других ремесленников, мастеровых и чернорабочих, на которых и зиждился город. Тас был очарован; Вудроу и овражные гномы — ошеломлены.
— Как могут столько людей уживаться вместе и при этом не враждовать? — вслух спросил Фонду, прервав тем самым шумные дебаты в кругу овражных гномов.
Хотя поселение было незнакомо Гизелле, его голоса заставили поверить в то, что она наконец вернулась домой. Повсюду висели объявления об осеннем фестивале урожая, известном как Октябрьский фест, где одинаково приветливо принимали и продавцов, и покупателей, а еда и выпивка всегда были в изобилии. Недавно раскрашенные яркими красками дома были покрыты соломой или гонтом, на полную катушку цвели цветы в кадках, а собранные с огородов зерно, картошка, фруктовые соки и тыквы выставлялись на всеобщее обозрение у дверей. Ветки на каждом углу были приподняты, а под ними штабелями лежали бочонки с элем, местами до десяти в высоту, ожидая начала торжеств.
Когда путешественники остановились у обширной, открытой со всех сторон площади, Вудроу все еще сжимал уздечки коней со слабой надеждой, что Гизелле таки удалось спасти повозку с принадлежащим ей имуществом, и теперь она восседает на козлах и изредка подхлестывает лошадей плетью.
Городские гномы были вовсю заняты установкой столов и торговых палаток.
— Нетрудно заметить, что росслогивенский Октябрьский фест обещает на этот раз быть воистину роскошным мероприятием, — с гордостью отметил барон Кракольд.
— А работникам придется порядочно потрудится для этого, — добавил Вудроу, кивнув в сторону группы гномов, что "сражалась" с одной из опор, поддерживающих палатку. Двое гномов при помощи веревки, переброшенной через массивную ветку ближайшего дерева, пытались установить ее вертикально, пока горстка остальных кричала, куда тянуть.
— Подъемники, подъемники! — затянули овражные гномы.
Тяжелая балка описала в воздухе большой полукруг, угрожая раздавить нескольких рабочих, которые кинулись врассыпную, пока остальные судорожно пытались обуздать массивное бревно. Похрюкивая от напряжения, они с трудом затолкали своенравную деревяшку на место между четырьмя другими толстыми опорами. Работники одновременно с облегчением вздохнули и промакнули рукавами пот со лба.
Но взгляд Гизеллы уже намертво прикипел к двум молоденьким полуобнаженным гномам, чьи рубашки разорвались в клочья, пока они устанавливали подпорки для импровизированной сцены. Не говоря уж о развлечениях, подумалось ей, фестиваль, скорее всего, предоставит неплохие возможности наверстать упущенное и возвратить утерянное по пути сюда добро.
— Я настаиваю, чтобы вы остановились в моем доме, — прогудел барон Кракольд, повторяя свое предложение. — Мы живем не так далеко отсюда, и мне хочется верить, что я услышу историю о ваших странствиях за горячим куском сочного мяса, тушеной в масле тыквой и спелыми зелеными яблоками. Думается, это разумная цена за теплые пуховые перины.
Его слова звучали скорее распоряжением, чем просто утверждением, а Гизелле нравились мужчины, которые часто отдавали приказы.
— Очень мило с вашей стороны. Кстати, а баронесса Кракольд в природе существует? — напрямик спросила она.
— Можно сказать и так, — ответил барон, чьи глазки начинали предательски блестеть при одном только взгляде на пышнотелую гномиху.
Гизелла подмигнула ему, хотя и была сбита с толку.
— Мелочи жизни.
Она провела рукой по спутанным волосам и расправила одежду, хотя и после этого продолжала выглядеть, как потерпевшая кораблекрушение. Рыжеволосая бестия ухватилась за руки барона Кракольда. Отечески погладив ее запястья, барон неохотно отдернул руки.
— Но не для моей женушки, — хохотнул он.
Губки Гизеллы слегка надулись.
— Не вешай нос! — сказал он. — Здесь, в Росслогивене, нам не так уж часто доводится принимать столь необычных посетителей. И нам не терпится услышать, как же ты попала в наши земли.
— Я могу рассказать прямо сейчас, — оживился Тассельхофф. — Я сидел в таверне "Последний Приют", и вдруг…
— Он имел в виду меня, и не сейчас, а немного попозже, — коротко оборвала его Гизелла.
На лице кендера появилось упрямство.
— Не припоминаю, чтобы барон был столь категоричен, — заметил он. — Я такой же необычный посетитель, как и ты, Гизелла, и тоже видел немало интересного.
— Держу пари, что так оно и есть, — добродушно успокоил его барон, — и я с удовольствием выслушаю твои истории, но только после того, как все мы отдохнем. Этот поход к побережью истощил меня намного сильнее, чем я мог предположить.
— Вы только посмотрите! — воскликнул Тассельхофф. Его внимание привлекла огромная круглая платформа, укрытая коническим куполом. На платформе теснился целый зверинец ярко раскрашенных животных, искусно вырезанных из дерева. Каждый зверь крепился к шесту, соединяющему деревянную платформу с куполом. Тас узнал среди них грифона, дракона, единорога, лошадь с рыбьим хвостом и чудовищного волка с человеческой головой. С глазами, широкими, как чайные блюдца, кендер носился от одного к другому, совершенно уверенный, что каждый следующий окажется еще прекраснее предыдущего; поглаживал гривы, заглядывал во рты, пересчитывал лапы, глаза и по какой-то совершенно непонятной для посторонних причине даже головы.
— Мне и самому интересно, что это за хитрая штуковина, — пояснил барон, задумчиво почесывая квадратный подбородок. — Мне рассказали, что она называется "карусель". Ее построил специально к Октябрьскому фесту гном-механик, еще один необычный посетитель нашего городка.
— И что же она делает? — неторопливо спросил кендер.
— Не могу сказать точно, — признался барон Кракольд. — Я полагаю, ее что то поднимает в воздух.
На закаленном лице барона появилось выражение крайней усталости.