Кентерберийские рассказы. Переложение поэмы Джеффри Чосера
Шрифт:
Кто мог бы описать их счастье? Лишь женатый человек. Они прожили вместе в мире и согласии год или больше, а потом Арвераг решил отплыть в Англию. Британия – как называлась тогда наша страна – была родиной рыцарства и духа приключений. Поэтому ему хотелось побывать там. Ему хотелось попытать свои силы в воинских подвигах. В старинной песне говорилось, что он провел в Британии два года.
А теперь я оставлю Арверага и вернусь к Доригене. Она всем сердцем любила своего супруга и конечно же плакала и вздыхала, когда они разлучились. Таков обычай знатных дам. Она тосковала, не спала по ночам, плакала, громко рыдала и даже есть не могла. Она так сильно по нему скучала, что ничто в мире не имело большого значения. Друзья пытались утешать ее, зная, как велики ее страдания. Они старались успокоить
Всем вам хорошо известно, что со временем вода подтачивает даже самый крепкий камень. Если долго процарапывать на кремне линии, можно постепенно нанести на него рисунок. Так, мало-помалу, Доригена успокоилась. Постепенно она утешилась. Не могла же она вечно пребывать в отчаянии. Сам Арвераг все время писал ей письма, сообщал, что у него все благополучно и что он подумывает о возвращении. Если бы не эти весточки любви, Доригене не удалось бы справиться с печалью. Я уверен – она умерла бы от тоски. Увидев, что Доригена начинает приходить в себя, ее друзья принялись на коленях умолять ее выйти погулять и развлечься. Ей нужно проводить больше времени в их обществе, чтобы развеять свою грусть. Постоянная скорбь – тяжкое бремя. Наконец она согласилась с ними и приняла совет развеяться.
Как я уже говорил, замок Доригены стоял неподалеку от моря, и она могла часто прогуливаться с друзьями вдоль берега. Оттуда было хорошо видно, как плывут по волнам корабли и лодки, следуя от одного порта к другому. Но это зрелище, конечно, лишь заново бередило ее раны. Она то и дело тихонько говорила сама себе: «Увы! Если бы на одном из этих кораблей плыл домой мой муж! Тогда моему горю пришел бы конец. Тогда у меня снова стало бы светло на душе». А иной раз она стояла возле утеса и глядела, как волны разбиваются о черные скалы. Тогда ее сердце наполнялось такой тревогой, таким волнением и страхом, что она едва могла устоять на ногах. Тогда она усаживалась на молодую травку и смотрела вдаль, на океан. Потом она молилась Богу, перемежая слова молитвы с печальными вздохами:
«О Всемогущий Боже, Твоя воля и провидение управляют нашим миром, Ты ничего не делаешь без умысла. Тогда отчего же Ты сотворил эти страшные скалы подо мною? Они так темны, так опасны. Они похожи скорее на досадный промах в творении, нежели на дело рук мудрого и доброго божества. Зачем Ты дал им выйти из-под Своей длани? Они ведь сулят одну только погибель всему живому. И человек, и зверь могут лишь разбиться об них – с какой бы стороны света на них ни угодили. От этих зловещих скал может быть только вред. Знаешь ли Ты, Господи, сколько людей погибло при кораблекрушениях? Конечно же знаешь. Океанские скалы и утесы погубили сотни тысяч людей, все они пропали без следа, о них забыли. Говорят, что Ты так возлюбил род человеческий, что сотворил нас по Своему образу и подобию. Казалось бы, этим Ты оказал людям великое благодеяние. Тогда как же возможно, чтобы Ты сотворил эти ужасные скалы, сулящие людям лишь смерть и несчастье? От них не может исходить никакого добра.
Пожалуй, богословы скажут, что Твое провидение таково, что все, что ни есть, обращается к лучшему. А вот я не согласна с их доводами о судьбе и свободе воли! Вот что я скажу. Пускай Господь, который заставил дуть эти ветры, сохранит и вернет мне моего мужа! Это все. Ученые пусть спорят хоть до хрипоты, а я только молюсь о том, чтобы все скалы и утесы в мире провалились в тартарары – ради спасения моего мужа».
Так, обливаясь слезами, горевала вслух Доригена.
Тут ее друзья догадались, что эти прогулки у моря ничуть не помогают ей, а скорее расстраивают. Тогда они решили искать других, более веселых мест. Они водили ее к прохладным рекам и к священным источникам, брали ее с собой на танцы и другие празднества, учили играть в шахматы и нарды. И вот как-то утром, на восходе солнца, они пришли в сад, где уже была разложена на покрывалах еда и расставлены напитки, чтобы подкреплять их в течение всего дня. Это было погожим утром шестого мая; весенние листочки и цветы, распустившиеся от ласки теплых дождей, так нарядно украсили собой сад, что не было милее картины в целом свете. Это был
Подкрепившись закусками, господа и дамы принялись петь и танцевать – все, кроме Доригены, которая не переставала грустить и вздыхать. Какие уж тут танцы, если среди этой веселой компании не было ее мужа! И вот она сидела в сторонке, хоть и не в полном одиночестве, и надеялась хоть как-то унять свою тоску.
Среди танцующих был один жизнерадостный молодой сквайр, красивый и быстроногий; он был свеж, как весенний день, и, по всеобщему мнению, пел и танцевал лучше всех на свете. И внешностью всех превосходил. Он был юн и силен, добродетелен и богат, умен и всеми уважаем. Что еще к этому добавить? Да, самое главное: этот молодой сквайр, по имени Аврелий, находился в плену у Венеры, о чем не ведали ни Доригена, ни остальные. Последние два года он был тайно влюблен в Доригену. Он любил ее больше всего на свете, но, разумеется, не мог открыть своей любви. До самого дна он испил горькую чашу страданий. Он пребывал в отчаянии, но крепился и молчал – если не считать горестных песенок, которые он иногда исполнял. Он пел не о своей несчастной любви, а просто изливал жалобы на любовные муки в разных лирических песнях, канцонах, балладах, ронделях и вирелэ. Он пел о влюбленном, не встречающем ответной любви. Он пел о преданном сердце, бьющемся впустую, не знающем взаимности. Он пел о влюбленном, терпящем все муки ада. Эхо истаяла от безнадежной любви к Нарциссу. Такова извечная судьба несчастного влюбленного.
Итак, Аврелий, мучимый страстью, не смел открыть своих чувств Доригене. Но иногда, во время танцев, когда молодые люди сближаются, он смотрел на нее так пламенно, так выразительно, словно молил о милости. Впрочем, Доригена этого не понимала. И все-таки в тот майский день вышло так, что после танцев они заговорили. Ничего предосудительного в этом не было. Ведь они соседи. И давно знакомы. Притом Аврелий был честным человеком. Однако, когда они беседовали, он все ближе и ближе подбирался к той единственной мысли, что снедала его. Улучив момент, он сказал Доригене:
«Госпожа моя! О, если бы я тоже уплыл куда-нибудь, как ваш супруг! Если бы я уплыл прочь в тот же день, что он! Если бы это доставило вам радость, я охотно уехал бы в дальние края и никогда бы оттуда не вернулся. Я прекрасно знаю, что мое служение вам напрасно. Разбитое сердце – вот и вся моя награда. Госпожа, смилуйтесь над моими страданиями. Ведь только вы можете или исцелить, или умертвить меня одним вашим словом. Лучше бы мне лежать здесь погребенным в земле, под вашими ногами! Мне больше нечего сказать. Смилуйтесь надо мной, сладчайшая Доригена, а иначе я погибну!»
Доригена с изумлением глядела на Аврелия.
«Что вы такое говорите? Могу ли я верить собственным ушам? Я никогда не подозревала, что вы таите в груди такие мысли. Но теперь мне все известно. Клянусь Богом, который даровал мне душу и жизнь, я никогда не стану неверной женой! И словом, и делом, до последнего своего вздоха, я останусь преданной своему мужу и господину. Вот мой окончательный ответ».
Но потом, как бы смягчившись в шутку, она сказала:
«Аврелий! Я сжалилась над вашими слезами. Клянусь тем же самым Богом, что одарю вас своей любовью, но при одном условии! В тот самый день, когда вам удастся очистить весь берег Бретани от этих ужасных скал, – в день, когда вы камень за камнем уберете эти жестокие препятствия, грозящие нашим кораблям и лодкам, – я обещаю полюбить вас так, как еще не был любим ни один мужчина. Когда все побережье будет очищено от скал – я стану вашей. Клянусь вам в этом».
«Иного пути нет?» – спросил ее Аврелий.
«Нет. Я знаю: это невозможно. Об этом даже и думать нечего. Такое никому не под силу. Да что же вы за человек, раз покушаетесь, пусть в помыслах, на чужую жену? Мое тело – не предмет торговли!»
Аврелий тяжело вздохнул. Он пришел в уныние от того, что услышал, и отвечал ей с удрученным видом:
«Госпожа! Вы задали мне непосильное задание. Теперь у меня не остается выбора. Я должен умереть мучительной смертью». – И с этими словами он отвернулся и зашагал прочь.