Керенский. Вождь революции
Шрифт:
— Потеря Российской империей своей государственности может привести только к интервенции и распаду на мелкие государственные образования. Вот к чему могут привести необдуманные действия отдельных господ или революционеров.
— Вы это серьёзно?
— Абсолютно. Но мне нужно знать, насколько вы были связаны с Распутиным и насколько сильно он влиял на самодержца и императрицу.
— Господин министр, я всего лишь фрейлина и не лезла в государственные вопросы, но если Распутин и имел какое-то влияние на императрицу, то на принятие императором государственных решений не влияли ни он, ни она. Это всё досужие вымыслы тёмной толпы. Кругом один обман
— Вот видите, она склоняла императора к предательству интересов Российской империи и к сепаратному миру с Германией.
— Вы ошибаетесь. Боже, как же вы ошибаетесь!
— Все представители Гессен-Дармштадской династии ненавидят прусскую династию Гогенцоллернов, а уж Вильгельма, так тем более. Для Аликс просто немыслимо было предать Россию. И для чего это было ей нужно? Ну, подумайте, для чего? Деньги? Власть? Родственники? Влияние? И это всё нужно было императрице Российской империи? Это смешно! Вот вы бы на её месте так бы поступили?
Керенский пожал плечами. Вас, богатых, не понять. Но слова Вырубовой заставили его задуматься. А и в действительности, на кой это надо женщине, которая всем обеспечена?
Пылко произнеся свою речь, и не выдержав накала эмоций, бывшая фрейлина вновь заплакала, и теперь Керенский видел перед собой обыкновенную женщину, причём даже не очень старую (всего 33 года). Измождённую, много повидавшую, крутившуюся в самых высших кругах, но не пытавшуюся что-то доказать ему. Она действительно говорила правду и это чувствовалось. А в её личном деле было указано, что она девственница (что было подтверждено гинекологом, специально вызванным комиссией в тюрьму). А ведь молва приписывала ей просто невозможный разврат.
— Тогда кому нужно было распространять эту информацию об императрице?
Женщина прекратила плакать, стерев с лица слёзы ладонями.
— А вы не догадываетесь? Впрочем, вы-то всегда были за свержение самодержавия. Кругом предательство. Предательство Великих князей, предательство генералов. Эти двое, Алексеев и Рузский… Император им доверял, а они отстранили его от управления армией. Они его предали и подписали за него карандашом манифест.
— Гм, мадам, вы очень складно врёте. А кто тогда составлял манифест, как не он?
— Акт отречения составлял камергер Николай Базили, по акту генерала Алексеева. Текст акта написан на телеграфных бланках и подписан обычным карандашом, как это возможно? В ставке были Гучков и Шульгин, они уговаривали императора отречься, но он отказался. А потом, потом оказалось, что уже есть манифест и под ним стоит подпись Николая II. Они подделали её карандашом. Даже не ручкой, карандашом! Он никогда бы не подписал свое отречение карандашом и на каких-то обрывках телеграфных бланков. В его собственном поезде всегда была гербовая бумага, чернила, перьевые ручки. Гербовая печать, наконец. Предатели, все предали царя. Дешёвки! Все, кто клялся ему в верности, кто лебезил перед ним, кто жил его властью. ВСЕ!
Даже Пуришкевич, лидер черносотенного «Союза русского народа». Он же был монархистом, как и Шульгин. И что? Они предали его, Иуды. За что? За что они так с ним поступили? Провокаторы, провокаторы, они уничтожили всё, они уничтожили его веру. Они испохабили своими действиями даже название — «Союз русского народа». Я видела императора последний раз в Царском селе, после того,
Ко мне вышел уже не человек, а его оболочка, он потерял себя. Вот что значит, когда тебя предали все, кто мог. А те немногие, что остались верны своему императору, были далеко от него, их намеренно удалили. Это был заговор. Боже, его спокойные ореховые глаза превратились в безжизненные стекляшки какого-то жёлтого цвета. Что будет с ним, что будет с его детьми?
«Расстреляют! — мрачно подумал Керенский. А трупы сбросят в шахту. Расстреляют всех великих князей, кто не успеет убраться за границу. Кроме одного представителя».
— А что же Кирилл Владимирович Романов?
— Этот подлец и трус? А не его ли подчинённые матросы из Гвардейского экипажа раскатывали на машинах и поддерживали государственный переворот? — и Вырубова снова громко зарыдала.
Да уж, генералитет предал, родственники тоже, народу было наплевать, Православная церковь промолчала, надеясь получить себе привилегии и отделиться от государства. А революционеры воспользовались ситуацией. Всё сложилось, как кубик Рубика.
Керенскому расхотелось дальше допрашивать действительно несчастную женщину. Всё и так было ясно. От неё больше ничего не зависело, но определённую пользу ему она ещё могла принести.
— Я вас услышал, сударыня. Следствие в отношении вас ещё продолжится, но мне ясно, что по факту вряд ли что-то смогут найти против вас. А потому, предлагаю вам честную сделку.
Я выпускаю вас под залог, и довольно крупный, а вы в течение двух суток покидаете Петроград. И желательно, чтобы вы уехали за границу. В крайнем случае, в Финляндию, но не в крупный город, а в любое захолустье, где не будет русских частей. Финнам вы неинтересны, но всё равно, лучше тогда будет Швеция. Это на ваше усмотрение.
Если вы не уедете в течение двух суток, то я не гарантирую вам ничего. Обстановка ухудшается с каждым днём. Советую вам быстро избавиться от всей недвижимости и исчезнуть. Впрочем, меня интересует только залог, дальше — дело ваше. Ваши деньги пригодятся моему министерству.
— Я согласна, какова будет сумма залога?
— Десять тысяч рублей!
— У меня нет таких денег, я небогата.
— Значит, вы останетесь в тюрьме.
— …
На этот раз женщина не плакала, в её глазах загорелась решимость пройти свою судьбу до конца. Болезнь тифом, тяжелейшая травма после аварии закалили её, и все лишения и испытания она несла, словно свой крест. Это понял и Керенский. Ладно, лучше выпустить.
— Сколько вы готовы отдать в залог?
— Я смогу найти не больше тысячи.
— Прекрасно. Тысяча тоже деньги. Как только предоставите залог, вы будете выпущены. Я разрешаю вам через коменданта крепости оповестить своих родственников, чтобы они внесли за вас деньги. Уведите!
Отдав все необходимые распоряжения относительно фрейлины, Керенский приказал завести к себе генерала от кавалерии Павла Карловича Ренненкампфа.
Старый генерал с «будённовскими» усами вразлёт, переходящими практически в бакенбарды, был бесстрашен. Это сразу было видно по его внешнему виду и настрою. Керенский к этому времени уже успел устать. Да и шутка ли, провести весь день в тюрьме, беседуя с такими непростыми людьми. На это ушли все его силы. Так много интриговать ему ещё не приходилось, а здесь важно было учитывать каждый свой шаг. Потому он и не стал идти окольным путем, а сразу перешёл непосредственно к делу.