Кесарево свечение
Шрифт:
Расправляясь с яйцами в смятении, Вибиге Олссон продолжала объяснять Ваксино, а может быть, и самой себе, цель приезда академической группы. На этом архипелаге назревает колоссальный этнический конфликт. Политическая борьба в России имеет к нему только косвенное отношение. Да-да, Влос, косвенное, то есть по касательной, правильно, Влос. Парадигма этого конфликта возникла задолго до колонизации, она уходит корнями в давние времена возникновения религии Хуразу и других обезглавленных богов.
— Это очень древняя культура, — вставила туг Марта Летик. — Очень.
— Очень,
— Она гораздо древнее русской культуры, — заметила Летик и отвлеклась к круассанам.
— О да, — завершил кружку Юрайя.
— Сейчас все назрело, — продолжала Вибиге. — В любой момент может быть развязан полноразмерный геноцид. Вы спрашиваете кем, Влос? Странно, что у вас есть какие-то сомнения. Разумеется, русской военщиной. Вообще русскими с их отягощенным тоталитаризмом прошлым.
Тут вдруг тряхнул седой красавицей головою «отец постмодернизма» Хьюлетт Брун. Оказалось, что просто немного добирал в позе величия, а сейчас проснулся.
— А Шабаргэ?! — тонко воскликнул он. — А зловещий Анчач?! А юго-западный истмус Кубаря?! Да знаете ли вы, Вибиге, что этот этнос находится сейчас в фазе роевой популяции? — И снова принял позу величия, то есть заснул.
Все обратили взоры к профессорше Летик, как бы призывая ее выступить в роли арбитра. Что она незамедлительно и сделала. Сдвинув в угол рта то, что она курила — а это, надо сказать, была советская папироса «Казбек», каких, казалось бы вовсе уже не существует в природе, — и поправив плечистый пиджак с крошечным значком компартии Мадагаскара, она хлопнула по столу обеими ладонями: одна была готически суховатой, вторая почему-то основательно распухла, словно ею колотили в стену.
— Когда мы научимся, товарищи, в анализах хрестоматийных ситуаций избегать излишнего психологизма и уж тем более надуманной метафизики?
Ваксино как человек с отягощенным тоталитарным прошлым вздрогнул, услышав «товарищей».
— При анализе революционных ситуаций, товарищи, — продолжала Летик, — нужно прибегать к испытанному марксистскому методу. Не отрицаю, этот метод может хромать в других областях, ну скажем… — она покосилась на Ваксино, — в оценке литературного процесса, но уж в оценке-то революционных ситуаций только он может привести к успеху.
— К успеху? — переспросил Ваксино.
— Да, господин Ваксино, к успеху. — Теперь уже в упор тяжелым взглядом она на него посмотрела. — Общеизвестно, что борьба за национальное самоопределение на некоторых этапах может способствовать успеху классовой борьбы.
— О, Марта, — слабо произнесла Вибиге с неожиданно женственным вздохом.
— Ну, я, пожалуй, пойду. — Ваксино стал выбираться из кресла.
Летик продолжала, отмахивая каждую фразу здоровой рукой и припечатывая распухшей:
— Этнический подъем на Кукушкиных островах — не исключение. В конечном счете все знают, что Маркс победит Фрейда. Лидеры этносов тоже отдают себе в этом отчет. Вчера я встречалась с верховным колдуном Шабаргэ Вакапутовым, он же Очарчирий Восемнадцатый Заведоморожденный. Этот товарищ проявил недюжинные познания в области марксистского анализа.
— Почему
— С меня натекло. — Ваксино указал на скопившуюся под креслом лужицу морской воды. Затем он чуть подтолкнул свою непочатую кружку пива в сторону ассистента Мак-Честного и откланялся.
Шумейкер, извинившись, пошел его проводить.
— Стас, — сказал он, когда они завернули за угол, — ты знаешь, я еле держусь.
Стас приостановился:
— Эйб, прости меня, но этот баскетбол, ей-ей, не принес тебе никакой особенной беды, кроме кучи денег.
— К черту баскетбол! — рявкнул вчерашний снайпер НБА. Ремарка «рявкнул», разумеется, правомерна только в присутствии звука «р», то есть в русском переводе его восклицания, а поскольку в оригинале не было ни одной рычащей, лучше было бы сказать «взвыл». — Стас! — Он вцепился старому другу в костлявое плечо. — Где она? По всему раскладу, она должна быть здесь, в этом факин отеле «Бельмонд»! Иногда мне кажется, что я слышу ее голос. Пойми, я умираю.
Ваксино с деликатностью, неестественной среди друзей, выбирался из-под его руки. Он еле боролся с нахлынувшим раздражением. Как они все мне надоели. Увольняюсь из ЦИРКСа! Завязываю с литературой! У меня теперь есть три лимона. Я здесь на правах персонажа! Хватит!
В тот же день после ужина в вестибюле отеля возник небольшой конфуз. Приехал иностранец и потребовал номер люкс. Все говорило за то, что это человек люкса: седая львиная грива, чапаевские черные усы, брежневские брови, бочкообразная грудь пеона с навешанными на ней амулетами доколумбова периода, стройные ноги кастильского кабальеро, внушительная трость, казалось готовая в любую минуту обрушиться на голову нерадивого портье. Увы, люксы давно уже были разобраны, равно как полулюксы, равно как и все другие номера, даже самые скромные, что всего лишь по 300 баксов за ночь.
— Да вы отдаете себе отчет, кто перед вами?! — взревел новоприбывший на великолепном испанском и даже слегка приподнял тяжеленную (очевидно, с начинкой) трость.
— Кто бы вы ни были, сеньор, — ответил на таком же испанском крымчанин-портье, — вам все-таки следовало озаботиться своим устройством заранее.
— Вы что, не понимаете — перед вами Ильич Гватемала! Да-да, вот именно тот самый, чьи книги теперь читает весь мир!
— Циклопический реализм?! — ахнул начитанный портье.
Ильич Гватемала правой оперся на трость, благосклонно помахал всеми перстнями левой: пронто! пронто! Портье прижал руки к груди и помотал головой. При всем восхищении — а он читал все четырнадцать гватемаловских романов и был полностью покорен — он не может найти комнаты для великолепного автора. Их просто нет. Выселить кого-нибудь из россиян мы сейчас не можем: все-таки не те времена. Глядя, как опять начала приподниматься палица Геракла, он сделал условный жест двум дюжим охранникам. Те начали деликатно выдвигаться на позицию за спиной Гватемалы. Портье был в отчаянии: неужели придется бить? Неужели придется вышвыривать за порог такого гиганта литературы? Но что же делать — ведь не бельевую же ему предлагать!