КГБ в смокинге. Книга 2
Шрифт:
Впрочем, выражаемая почти демонстративно неприязнь к моей персоне со стороны доблестных представителей Войска Польского вполне меня устраивала. Появилась возможность спокойно поразмыслить. С каждой минутой я все больше убеждалась, что бросающийся в глаза вариант, согласно которому Витяня элементарно сдает меня в руки КГБ, не так уж очевиден; он, по выражению Моисея Абрамовича, заядлого преферансиста и соседа моей мамы по мытищинской коммуналке, — не пляшет. Ну никак не пляшет!
«Допустим, он действительно раскаялся и хочет вернуть благорасположение Лубянки, — размышляла я с закрытыми глазами, морщась от нестерпимого запаха пота и сапожной ваксы, исходившего
Привезти в багажнике „Москвича“ директора ЦРУ собственной персоной? Организовать пролетарскую революцию в Швейцарии? Соблазнить жену президента США?.. Кто их знает, может, и простили бы, добейся Витяня чего-то подобного. Хотя тоже гарантий никто не дал бы. Но рассчитывать на отеческий прием в КГБ только благодаря захвату и выдаче столь ничтожной личности, какой является гр-ка В. Мальцева?! Нет, Мишин, хоть и ведет себя довольно странно, с ума еще не сошел. Следовательно, все, что сейчас происходит, имеет подсобой какую-то идею, замысел. И этим замыслом со мной не поделились. Не знаю почему, но не поделились…»
Эти размышления немного успокоили меня. В жизни каждого человека происходят странные, подчас труднообъяснимые события. Однако отношение к ним формируется, как правило, под воздействием сопутствующего психологического фона. То есть они вызывают либо панику и страх, либо безразличие, либо томительную надежду на лучший исход. Тогда, в машине, мне казалось, что третий вариант подходит к этой ситуации больше других. Если во мне и было ощущение тревоги, то исключительно из-за неопределенности в пространстве: я не знала, куда мы едем, в какую именно сторону и где конечная остановка. Словом, типичная реакция пассажира, севшего не в тот автобус и оказавшегося в абсолютно незнакомом месте.
Мобилизовав свои географические познания (это было совсем не трудно), я попыталась представить себе оптимальный маршрут к пункту спасения, если таковой вообще имел место. «Если допустить, что Мишин разыгрывает какой-то спектакль, единственная цель которого — вытащить меня из этой заварухи, то куда, в какую сторону должен лететь этот подскакивающий на каждом ухабе „газик“? — думала я. — Не могут же они оцепить всю Польшу…»
Я хотела взглянуть на часы и, только почувствовав резкую боль в запястье, вспомнила, во-первых, что у меня уже нет часов, а во-вторых, что я по-прежнему скована наручниками. Брезент, которым был обтянут металлический каркас кузова, не мог похвастаться ни единым окошком. Темнота в кузове была абсолютная, тем более что, видимо соблюдая порядок, никто из моих конвоиров не курил. Прикинув так и сяк, я решила, что сейчас примерно четыре — полпятого…
Потом я, видимо, задремала. Мне снился длинный низкий туннель, по которому я и мой покойный редактор пробирались куда-то, согнувшись в три погибели. А когда выбрались, то выяснилось, что с нами была еще и лошадь — красивая, белая, с изящными стременами и высоким седлом. Как только я подошла к ней, она всхрапнула и умчалась. Я побежала вслед, но угнаться за ней не могла. И тогда я стала звать ее: «Юджин! Юджин!..», а редактор,
От этого рева я и проснулась и по привычке тут же внутренне напряглась. «Газик» притормозил, кто-то откинул брезентовый полог машины, и я увидела Витяню. Он был без шапки, его длинные волосы развевались на ветру. Мишин схватил меня за плечи и вытащил из машины. Следом выскочили автоматчики, к которым присоединился штатский в шляпе. И тут я поняла, кто это ревел, да так, что я едва не оглохла.
Это был солидных размеров вертолет, окрашенный в защитные армейские цвета. Его брюхатый фюзеляж украшала огромная красная звезда.
Лопасти винтов бешено вращались, пригибая к земле сухую траву.
Витяня что-то проорал штатскому в ухо, тот кивнул и отдал честь. Дверца вертолета была открыта, и какой-то человек в летном комбинезоне и фуражке офицера Советской Армии махал руками, торопя нас.
Я похолодела.
Витяня обнял меня за плечи и крикнул:
— Быстрей, подруга!
— Я не могу!
— Что? Не слышу!
— Я не могу, Мишин! — заорала я что было силы. — Ноги не идут!..
— Твою мать, дура несчастная! — гаркнул Витяня и влепил мне мощную оплеуху. — Ты мне всю обедню сейчас испортишь, интеллигентка сраная! А ну, вперед, падла! — и он приставил пистолет к моему затылку. — Вперед, пока мозги наружу не выпустил!
Наверное, эта сцена выглядела весьма импозантно. Во всяком случае, я успела заметить восхищенные лица солдат, которым все происходившее явно напоминало эпизод из какого-нибудь американского боевика. Спорить не стану: на фоне готового вот-вот оторваться от земли армейского вертолета Мишин и впрямь смотрелся довольно внушительно со своими развевающимися на ветру волосами, с пистолетом, который он приставил к затылку опасной преступницы, предательницы Родины… Не Польша, а прямо Вьетнам какой-то!
Короче, я побежала, стараясь не думать, как выгляжу со стороны. Летчик рывком втянул меня внутрь и, как мешок муки, бросил на рифленый пол. И тут же гигантская стрекоза взмыла в воздух так стремительно и резко, что меня чуть не стошнило. Справившись с собой, я огляделась, но никаких сидений не увидела: это был грузовой геликоптер. Как ни странно, изнутри грохот винтов был не таким оглушительным. Я откатилась к борту и, прислонившись к холодному дюралю, стала смотреть, как Витяня, впрыгнувший в вертолет в самый последний момент, скидывает с себя кургузое пальтецо и пиджак и в одном свитере направляется ко мне.
Ничего не говоря, он схватил меня за плечи, легонько отодвинул от борта и, вытащив маленький серебряный ключ, разомкнул наручники. Потом выхватил из-за пояса пистолет, ловким движением вставил в него обойму и протянул его мне рукояткой вперед:
— Держи, подруга. Это твое…
Несколько минут, как выброшенная на берег рыба, я хватала ртом воздух, не в силах сказать ни слова. Я ощущала лишь отяжелевший — килограммов этак на десять — пересохший язык. Тело же было совершенно легким, почти невесомым, словно меня накачали водородом и выпустили, точно шарик, в свободный полет, туда, где нет ни наручников, ни пистолетов. Короче, выразить нахлынувшее на меня ощущение я не могла: не было ни слов, ни сил.