КИМ 1
Шрифт:
– Понимаю вас, - согласился Киров.
– Но все равно, больше одного дня я вам дать не могу. Слышали, что в Испании происходит? Нам могут понадобиться ваши консультации.
– Понял вас, - подтвердил Максим.
– Что ж, один день, так один день. Уложусь как-нибудь.
– Тогда всего доброго!
– попрощался Киров и повесил трубку.
Так, собственно, в свой первый после отпуска рабочий день Максим и оказался в Харькове. Нужно было видеть глаза проводника, когда вместо одного молодого человека и двух красивых девушек, хорошо одетых и явно возвращавшихся с отдыха,
Отметившись в местном управлении НКВД, Максим получил доставленный из Москвы курьером пакет, содержавший командировочное удостоверение и выписку из его личного дела, подтверждавшую его допуск к секретной информации. Затем Белов и его спутницы оставили свои вещи в общежитии для сотрудников и отправились на завод. Туда, должно быть, уже позвонили из НКВД, так как на проходной Максима встретил сотрудник и проводил к начальнику режимно-секретного отдела. Тот, в свою очередь внимательно ознакомился с выпиской, проверил спецметки в удостоверении Максима и сопроводил его до корпуса дизельного отдела завода.
Встретив такое содействие со стороны местных органов НКВД, Максим ожидал, что и общение с главным конструктором дизеля Константином Федоровичем Челпаном пройдет так же гладко. Однако, надеждам его не суждено было сбыться. Челпан, конечно, вел себя крайне вежливо, поил Максима чаем с печеньем, но говорить о проблемах в разработке дизельного двигателя наотрез отказывался, утверждая, что командировочное удостоверение, выписанное наркомом внутренних дел Кировым, должно быть обязательно завизировано еще и наркомом тяжелой промышленности товарищем Орджоникидзе.
Это был, разумеется, бред. Максим, имевший и статус личного порученца Кирова, и допуск к секретной информации, имел полное право требовать отчета о работе над двигателем, но Челпан упорно стоял на своем. И, что было еще хуже, начальник режимного отдела, хоть и не принимал участия в разговоре, явно находился на стороне Челпана. Словом, на заводе творилось что-то не то, но проводить расследование, находясь на чужой территории и имея в качестве силовой поддержки всего двух сотрудниц с пистолетами, Максим не рискнул. Да и не его это было дело. Подготовки следователя Белов не имел.
– Что ж, понимаю, - покивал Максим, всем своим видом пытаясь изобразить искренность.
– Я доложу товарищу Кирову о возникшем недопонимании. Думаю, его не затруднит согласовать этот вопрос с товарищем Орджоникидзе.
– Вот и хорошо, - слегка занервничав, произнес Челпан.
– А когда согласуете все допуски - приезжайте к нам снова!
– Боюсь, у меня не будет времени на повторный визит, - покачал головой Максим.
– Да и законы вежливости требуют оказать вам ответное гостеприимство и пригласить вас к себе, - указав взглядом на чашки, улыбнулся Белов.
– К себе - это куда?
– настороженно поинтересовался Константин Федорович.
– В Москву, на площадь Дзержинского, - все также улыбаясь, ответил Белов и повернулся к начальнику режимного отдела.
– Вы не проводите меня до проходной?
10 августа 1936 года. 16:05.
Скорый поезд «Таврия». Где-то между Харьковом и Брянском.
Однако, на непонятном поведении сотрудников завода харьковские приключения Максима и его подруг не закончились. На следующий день, когда вся троица погрузилась в поезд, Грета поместила свой чемодан на столик и принялась внимательно изучать лежавшие в нем вещи.
– Думаешь, в нашем багаже кто-то рылся?
– немного насмешливо спросил Максим.
– Я, конечно, понимаю, что здоровая бдительность и тяжелая паранойя суть синонимы, но, по-моему, это перебор!
– И, тем не менее, в наших вещах кто-то рылся, - твердо произнесла Шнайдер.
– Уверена?
– подался вперед Максим, с которого разом слетел весь шутливый настрой.
– Абсолютно. Я всегда складываю нижние сорочки особым образом, как мать в детстве приучила, - слегка скривившись при упоминании матери, ответила Шнайдер.
– Бретельки при этом оказываются внутри. А сейчас у той сорочки, что находится на самом дне чемодана, они снаружи. Видимо кто-то хотел заглянуть под газету, которую я постелила на дно, задел сорочку, а правильно сложить ее обратно не смог. Сам посмотри!
Максим встал с полки и заглянул в чемодан. Все было так, как описала Грета: все ее сорочки были сложены аккуратными квадратиками и только у нижней бретельки торчали наружу и были обернуты вокруг сложенной сорочки.
– Беру свои слова назад, ты умница!
– приобняв девушку за плечи, Максим быстро чмокнул ее в щеку.
– Я знаю, - чуть порозовев, улыбнулась Грета.
– Скажи лучше, что делать будем?
– Доложим Сергею Мироновичу, - пожал плечами Максим.
– Ему так и так разбираться с происходящим на заводе, вот заодно и поинтересуется, кто это в местном управлении НКВД настолько обнаглел.
12 августа 1936 года. 19:30.
Зал заседаний Политбюро. Москва, Сенатский дворец Кремля.
Григорий Константинович Орджоникидзе, вышедший из зала заседаний Политбюро, был доволен, ведь сегодня ему удалось не только успешно отчитаться о переоснащении Тульского оружейного завода новыми немецкими станками, но и согласовать вопросы модернизации Ижевского и Ковровского заводов. Средства на это, к удивлению Орджоникидзе, выделили сразу же, а не после длительных споров из-за каждой копейки, как это часто бывало.
Григорий Константинович уже предвкушал, как вернется в свою кремлевскую квартиру, где его уже ждет накрытый к ужину стол, знаменующий достойное окончание столь удачного для него дня, как сзади его окликнули.
– Серго, подожди!
– произнес Сергей Миронович Киров, в два быстрых шага поравнявшийся с Орджоникидзе.
– Есть приватный разговор. Пойдем, прогуляемся!
Старые товарищи вышли из Сенатского дворца и, пройдя мимо Царь-пушки, оказались в небольшом сквере.
– Вот скажи мне, Серго, что у тебя происходит на Харьковском паровозостроительном заводе?
– поинтересовался Киров, по старой привычке называя Орджоникидзе его партийным прозвищем.