Киммерийский аркан
Шрифт:
– Ты!
– прорычал он в окровавленное лицо гирканца.
– Ты моя жертва! Моя жертва!
Едва ли оглушенный Кара-Буга слышал эти слова, но их слышали все остальные.
Когда гнев утих, Дагдамм подумал, что странным образом его размышления о неправильности мироустройства приводят к тому же, к чему приводит его пьянство - свернутые носы, выбитые зубы и вырванные усы. Мысль была забавная.
У входа в свой шатер он увидел Кидерна. Тот, улыбаясь половиной лица, протянул ему полоску окровавленной кожи.
– Это чья шкура?
– спросил
– Того авахана. Коди просил передать тебе.
– Почему сам не принес?
– Он не считает этот скальп достойным. Авахан был безоружен.
– Мне шкура тоже ни к чему. Но Коди молодец. Прикажи ему прийти ко мне.
Когда Коди предстал перед сыном кагана, он ждал вспышки гнева, проклятий и возможно изгнания. Но Дагдамм был благодушен.
– Ты выполнил приказ, хотя он противоречил твоим представлениям о чести.
– сказал Дагдамм. Коди открыл было рот, чтобы возразить, но понял, что Кидерн своей ложью поставил его в безвыходное положение. Если он скажет правду, то гнев Дагдамма обрушится на Кидерна. Коди не хотел, чтобы Дагдамм наказывал Кидерна и не хотел видеть Кидерна своим врагом.
Потому он просто молчал.
– Ты проявил настоящую верность. Я ценю это. Проси награды, но прояви разумную осмотрительность!
– Я хочу доспехи. Возьму аваханские, если найду подходящие. Доспехи и право драться рядом с тобой. Возьми меня названным воином. Больше мне ничего не нужно.
– Да будет так. Доспехи тебе подыщем завтра. А к службе можешь приступать уже сегодня.
Дагдамм приказал Коди, чтобы тот помог ему скинуть его собственные доспехи. Он был так утомлен битвой и тяжелыми мыслями, что не хотел сейчас даже пить.
Потом он уснул, и сон его охраняли две дюжины верных названных, среди которых были сегодня Коди и Кидерн, которые не говорили между собой, не перебрасывались шуточками, не обсуждали случившееся.
XVI. Кидерн, сын Кидерна.
В подлунном мире немало истинных мудрецов, а еще больше пустословов, любящих порассуждать, особенно за чашей вина, о вопросах, которые не имеют ответов.
Один из таких вопросов - случайность или предопределенность правят миром.
Влекомы ли отдельные люди и целые народы неумолимым роком, или сами правят своей судьбой.
Какова роль одного человека в судьбе многих.
Дагдамм пока не задал их себе. Но пройдет не так уж много времени, и он станет это делать.
Одно Дагдамм знал точно. Его жизнь, жизнь его отца, жизнь народов Киммерийской Орды и жизнь народов, которые прежде даже не видели киммерийского всадника, несомненно переменилась в тот день.
Все произошло от того, что Кидерн, сын Кидерна не смог сдержать язык за зубами, не смог не похвастаться.
А еще от того, что Керей-хан как обычно опоздал к началу битвы.
Утро выдалось ясным, свежим - впереди была осень, самые жаркие дни уже остались позади, хотя многие воины подобно Ханзат-хану все еще ехали по пояс голыми.
Ханзат-хан взгромоздился на спину такого же ширококостного как он сам коня. В голове у хана гудело, желудок крутило, лицо выглядело опухшим. Слишком много черного кумыса. Он выругался, сплюнул. В голове застучало. Не хватало только свалиться с коня на глазах у аваханов.
Ханзат выступил во главе трех дюжин своих дружинников. Справа ехал Кара-Буга, весь в лиловых синяках, глаз и вовсе не различить на круглом лице. В войске многие были ранены, и можно было бы подумать, что Кара-Буга пострадал в бою. Но, увы, слишком много людей видели, что его избил царевич Дагдамм.
Кара-Буга был угрюм, и пару раз хотел затеять разговор, что избит он безо всякой вины. Но Ханзат не обращал на него внимания. Дагдамм - сын Карраса, а Кара-Буга - сын пастуха. Если Дагдамму захочется, то он выйдет с Кара-Бугой в круг с мечом в руке. А если нет - побои будут считать справедливой карой за какое-нибудь прегрешение против законов Орды.
Закон - это Каррас.
К отряду Ханзата присоединилась дюжина киммирай. Никого из знатных воинов, но два или три знакомых лица все-таки есть. Пока киммирай не рассматривают переговоры как важные, не явился не то, что Каррас или Дагдамм, они даже Гварна не послали.
Старшим над киммирай очевидно был Кидерн, простой названный Дагдамма. Рядом с Кидерном ехал юный Коди, в аваханских доспехах, с которых только час назад счистил кровь их предыдущего владельца. Кидерн как обычно зловеще усмехался. Он был в своем знаменитом на всю Степь плаще из скальпов.
По блеску глаз Кидерна было видно, что с утра он слишком уж усердно приложился к одной из кожаных фляг с вином. Воин почти не спал ночью, забылся только с рассветом, от того поутру мысли у него путались, и на душе было скверно. Кидерн решил исцелить это обычным киммерийским способом.
И так, киммирай - пьяный названный воин, командир полусотни, а гирканец - один из малых ханов, про которых говорят, что они грызутся за кости, которые им бросает Каррас.
Интересно, не воспримут ли аваханы столь низкий ранг посланников как неуважение к ним?
Возле реки их встретили примерно столько же аваханов. Судя по изнуренным лицам, перевязанным ранам и усталости в глазах, эти люди не только сражались вчера, но еще и бдели почти всю ночь, опасаясь нового внезапного нападения.
Отряд возглавлял немолодой воин с обычной для аваханов остроконечной бородой. Высокий, прямой и крепкий как древко копья, держался он без обычного для знатных людей высокомерия. Ханзат подумал, что с ним должно быть легко говорить.
– Приветствую тебя, достойный.
– сказал гирканец. Он не поклонился, титул давал ему право не склонять головы ни перед кем, кроме как перед киммерийским каганом. Но Ханзат-хан приложил руку к сердцу, чуть кивнул головой. Это хан мог сделать, не унизив своего достоинства перед воинами простого звания.
– Я Ханзат-хан, сын Иглик-хана, брат Мерген-хана и тамыр Дагдамма, сына Карраса. Я пришел говорить от лица своего повелителя.