КИНФ, БЛУЖДАЮЩИЕ ЗВЕЗДЫ. КНИГА ПЕРВАЯ: ПЛЕЯДА ЭШЕБИИ

Квилессе

Все плывет; все растягивается, словно от слез, и неясный звук – ломкий, хрупкий, неверный и плачущий, как виолончель… Шум; голоса – много (давит, давит жаркий воздух, пропитанный горячим шепотом и загнанным дыханием – не надо, не надо!). Дворец; ковры, золото, цветы, музыка, красотки-служанки улыбаются, скромно опуская глаза. « Господину начальнику дворцовой стражи», – девушка в синем платье, красивая, подносит вино в хрустальном бокале. Дени… Или Деви её зовут… не помню. Еще кровать смятая…

Смех. Дамы – много, иностранные знатные красотки. С жемчугом в красиво уложенных волосах и с полупрозрачными вуалями на лицах. Перья экзотических птиц в прическах, глаза с накрашенными веками, облачка газовых рукавов, расшитые золотом

лифы, родинка на плече, едва прикрытая тончайшим нежным батистом, блистающее ожерелье на смуглой коже – как морозные звезды. Улыбки, сотни голосов и духи – тысячи ароматов соткались в воздухе, влажные губы и горячий шепот у шеи – «жду в полночь у фонтана» (бесстыжая потаскуха; еще брошь из дымчатого хрусталя на полуоткрытой груди – ах, нет, это вуаль, такая тонкая и невидимая, как паутина…); рыцари, вассалы, сам Король ; стража у трона, рука на удобной рукояти тонкого стилета… где эта служанка? Надо отдать ей чашу. Чья-то тонкая рука в звякнувших браслетах коснулась щеки – это герцогиня Лесью. Подмигивает – ага! А вон та, в золотой парче, ничего. В первый раз при дворе, и уже такой успех. Очень красивая женщина; красивее он не видел никогда. Смотрит (наверняка ей уже наговорили много чего про него). Смеется, отводит взгляд; смутилась. Но манит пальцем. Не сейчас, милая. После, когда вручишь мне розу как победителю турнира (смех, вино; разговоры вполголоса: «Кажется, у царственной Кинф Андлолор Один длинный нос… Да ну, какая чушь! Просто она рыжая и вся в солнечных пятнах! Ах, как интересно! Сегодня последний – и первый раз, кстати, она может появиться на людях без вуали, с открытым лицом, ей ведь четырнадцать лет. А кто-нибудь видел её раньше?»). Чаша в руке – куда поставить? (Горячо, душно; Уйти, нужно было уйти или отвернуться..! Отвернись же!!! Поздно…). Кланяются, кланяются, на ковер опускают женщины колени, яркими пятнами лежат шелка их юбок. Перед склоненным лицом пятно лиловой юбки с роскошным шитьем, чья-то коса, точнее – самый конец её, вьющийся, заколотый богатой застежкой, и туфля – маленькая голубая туфля, блестящая, как многогранный камень, как водяная пыль на солнце, на вьющемся конце этой смоляной косы (наступила; впрочем, ей можно. Наступит на голову – и все тут же ринутся целовать ту освященную макушку).

Голубое шелковое платье, переливающееся, словно нежные морские волны, при каждом движении очерчивающее стройные ноги (не смотри – рев, вопль! Поздно…), длинный шлейф, камни, камни – бриллианты чистейшей воды, много по подолу и на шлейфе, ими выложен изящный и сложный узор с ладонь шириной. Пояс из тонкой нити жемчуга чуть ниже талии, чтобы не скрывать бриллиантовую же россыпь узоров на кокетке (боль, крик, не смотреть, горячо, нет!) на тонкой талии. Глубокий вырез, вырез в виде сердца, горящий блеском алмазной пыли, открывающий лилейно- белую грудь – блеск камней меркнет в сравнении с этой девственной белизной её кожи!

(Крик, до боли сжатый кулак, горячее лицо искажено до боли, до крови!).

Нежная шея, длинная; она касается её рукой, тонкой, стройной. Гибкие пальцы сверкают кольцами при любом движении; она поправляет тонкий ожерелье-ошейник. Звякнули браслеты, опустилось на запястье облачко нежного рукава с разрезом, открывающим плечо. Лицо… лицо! Разжались пальцы, чаша летит и со звоном бьется об пол (нет! нет! Погиб!), и вино золотистой лужей растекается по мраморной плите.

Вызывающий взгляд зеленых глаз под черным лесом ресниц, ровные стрелы бровей (сгинь! Пропади! Отпусти…), краски на лице нет. Тонкий нос, словно выточенный искусным резчиком, мягкие линии лица, губы – твердые, но красивые.

(Сердце кричит, сгорая, и бьется о прутья…Больно! Помогите! Спасите! Нет!)

Высокий лоб, прическа из рыжеватых волос, сколотая шпильками – он помнит их подробно, во всех мелких деталях, – жемчуг, яркий белый жемчуг… На лице – холодный отблеск серег.

И – огонь, пламя в глазах!!!

Она

была далеко не так прекрасна, как та, в золотой парче, можно сказать – она просто была хорошенькой, но встречаются иногда в этой жизни такие женщины, которым бы лучше и не встречаться никогда – и ты становишься рабом, да нет – ты понимаешь, что уже родился её рабом, и был свободен лишь до этой встречи. Дальше ты не принадлежишь себе никогда.

Только ей. И – навсегда.

Духи… прошла и села на трон подле отца… и ковер где-то близко перед склоненным лицом… он на коленях. Горячая кровь бушует, заливая краской и жаром лицо и руки. Нет, нет!

Турнир; лязг оружия; хохот. Смеются дамы, кидая к его ногам цветы; поклоны – никогда еще он не был так искусен и умел. Быстрый взгляд в королевскую ложу – её гордые глаза, горящие, снова обожгли его. Смотрит, она смотрит! Рука короля, дарующего диадему победителя (все… устал…больно, будет очень больно… Беги же! Беги!!!). Быстрое письмо, роза, завитая в свиток (задыхаюсь; душно. Уйти! Прочь! Вон! Ненавижу; стиснутые зубы; душные волосы, мокрая горячая подушка…)

Стража; лязг холодных кандалов на руках (страх; сердце замерло – вот оно. Вот он, конец; задыхаюсь. Умру.), решетка в подвале, ночь – быстрая и холодная, скрип двери, шаги на ступенях (ну же! Ну! Беги! Беги!!! Вопль, рев, визг; боль в сведенных судорогой от нечеловеческого усилия суставах!), Палач и собственные дрожащие вытянутые на плахе руки..!

– Нет! – крик вырвался из задыхающейся груди, и он подскочил, содрогаясь от ударов сердца, на смятой, растерзанной постели.

Он проснулся.

********************************************************

Н-да. Кошмарики человека давят.

Тут задавят. Ну что, дальше?

Ой, сейчас… Самому аж плохо…Фух! Задохнусь сейчас. Дай отойти.

Ну, отдохни. Я же не тороплю.

Сейчас…Ох, устал! Ну, что там дальше?

О Ней; мы договаривались – о Ней пишешь ты.

Сейчас, сейчас…А потом что?

Потом – отдохни. Я продолжу.

Нет, давай вместе отдохнем, Черный… Ты Железного Дровосека без сердца-то из себя не строй; я же вижу, как глаза-то бегают. Небось, тоже прихватило сердечко-то (я же знаю, как ты принимаешь все близко к сердцу)?

Да, паршиво…

Ну, вот …Ладно, о Ней...

**********************************************

В этот вечер город бурлил, потрясенный неслыханной новостью: приезжает Он, Странник! На улицах, по которым он обычно проезжал, горели зеленые огни, движение поперек них было перекрыто и сотни полицейских, милиционеров, комиссаров и карабинеров, собранных со всего Мира, сдерживали беснующуюся толпу визжащих девушек, бросающих под колеса его старинного мотоцикла, какие сохранились лишь в музеях, цветы, свои газовые шарфы, ленты, чулки, и торопливые дорожные уборщики, шныряя по белому тротуару, едва успевали собирать все это, чтобы колеса его «Ягуара» не наткнулись на какой- либо предмет. Но, конечно, они не поспевали, и иногда резиновые шины переезжали плоскую коробочку с шарфом, и тот выползал на миг – цветное облачко ароматического газа, застывающего на воздухе, – и хозяйка предмета визжала в восторге, рыдая и прижимая ладошки к пылающим щекам, а подруги целовали и обнимали редкую счастливицу в белом платьице, едва закрывающем загорелые коленки…

Её вещи коснулся Бог. Это все равно, как если бы он коснулся её самоё. Это было пределом мечтаний.

Певец. Золотой голос планеты. Самый любимый, странный человек. И, конечно же, самый добрый, самый лучший, самый чуткий, самый умный, проницательный! Последний трубадур. Странствующий поэт, принц из сказки в старинной красивой одежде.

На нем всегда были джинсы – старые, вытертые, пыльные джинсы Бог знает какой давности. О таких и не слышал никто давным-давно. Тонкую талию стягивал ремень – не электронный белый пояс с терморегулятором, сезонным проездным кодом, а простой кожаный ремень. Старый. Старинный.