КИНФ, БЛУЖДАЮЩИЕ ЗВЕЗДЫ. КНИГА ПЕРВАЯ: ПЛЕЯДА ЭШЕБИИ
Шрифт:
Словом, Нат не долго думая, приласкал кобылу кулаком промеж глаз. Проломив кобылке череп, он был оповещен, чью лошадь убил и скоро сослан в дальнюю провинцию подальше с глаз.
Теперь его даже в солдаты не взяли.
Да. А зря! Эх, был бы легион, которым он командовал, под рукой короля в ту страшную ночь, шиш бы взяли его сонки. Да хоть бы и солдатом – простым солдатом, вооруженный казенным мечом, он мог бы защитить королевскую семью, и ни один волос не упал бы с венценосных голов.
Сто пудов, королевская семья имела б достаточно времени смыться, покуда Нат сдерживал оборону – он и пал бы там
Думаю, тогда было бы очень жаль завоевателей – огромный, он сгребал бы врагов ручищами, как медведь бы сгребал свору рвущих его псов, и лупил бы их по чем попадя, и удары чавкали б, как масло в маслобойке.
Но всего этого не случилось; в провинцию потом дошли вести, что столица пала, и короля больше нет, и Нат вдруг обнаружил, что жизнь его кончилась – некому больше служить, и незачем больше сражаться.
Он никому не нужен. Легион, которым он командовал, разбит, и уцелевшие люди разбрелись по всей стране, поместье его разорено и сожжено. Он просто остался один, и ни на кого больше он рассчитывать не мог, и надеяться ему было не на что – разве что на силу собственных рук.
Своей силой он всегда мог раздобыть себе пропитание, но никто больше н нуждался в его талантах, и бывший князь – а ныне бездомный, – был теперь завсегдатаем больших дорог и маленьких трактиров.
Вот так.
И сейчас, пять лет спустя, он был так же неукротим, как и тогда; к тому же последние пять лет ему, наверное, некому было напоминать о правилах хорошего тона.
Да, а какая катушка разматывается-то?
Про катушку – это твоя мысль. Какие события-то ты имел в виду?
Слушай, кто-то обвинял меня в занудстве! Но, впрочем, ладно. События же следующие: первое – это встреча принцессы Тийны с иноземным принцем, а затем…
Стоп-стоп! По порядку, пожалуйста!
Да запросто.
*************************
Тийна, пылая от стыда и злости, мчалась по темному коридору, и её шаги гулко отдавались от стен, эхо бежало вперед неё, тревожа ночную тишину.
Нелепая горькая ярость жгла её – на кого?! На отца, лишившего её очередной игрушки или опять на Дракона, лишившего её этих игрушек навсегда?
Она пробормотала несколько крепких ругательств, услышанных ею раньше в казармах солдат её отца, и покраснела ещё пуще, вспомнив, при каких обстоятельствах она узнала эти слова.
Одеваться дешевой шлюхой, наклеивать на и без того уродливое лицо бородавки и восковые язвы, чтобы остаться неузнанной – на такие ухищрения она шла, чтобы получить свою толику ласки! Ласки… ей редко встречались ласковые, все чаще – грубые и бесхитростные любовники, которые хватали её бесцеремонно, больно тискали шершавыми мозолистыми руками… редко она испытывала удовлетворение – но и тогда, визжа, как кошка, с которой заживо спускают шкуру, она ощущала дикую ярость, которая накатывала на неё сродни припадку какому-то, и Тийна в кровь царапала дергающуюся задницу солдата.
Скоро она начала ловить себя на мысли, что это унижение начинает нравиться ей – и животная поза, которую, по всей видимости, солдаты принимали как единственно верную и удобную, и крепкие шлепки их рук по голому заду, и прочие мерзости, на которые способны изрядно пьяные солдаты…
А
Тийна замечала, что эти красивые глянцевые картинки, тепло и свет от горящего камина, ласки, любовный шепот в её воображении как-то незаметно перетекали в то, к чему она так привыкла, все, все покрывалось этой грязью, и вот уже в мечтах её воображаемый любимый хлещет её по спине и обнаженным бокам и скачет на ней, как на скаковой лошади, вцепившись в волосы, и в этом нет уж никакой любви – одно унижение.
И она понимала, что так и будет на самом деле, даже если её кто и полюбит – рано или поздно она просто заставит его быть таким, она не сможет иначе, она сама все поразит этой порчей! И иначе не будет, не будет..! Ведь ей захочется этого. Она с отчаяньем понимала, что в ней что-то разладилось, сломалось, и теперь этот порок живет в ней.
Её глаза наполнились влагой, мир растянулся и задрожал, предательски утонув в слезах. О, какая это мука – все понимать, но ничего не сделать, чтобы исправить!
Вот если бы Шут полюбил её!
Он важный господин, по меньшей мере – был таковым когда-то, и его ярость была бы холодна; он не поддался бы на её скверну. Даже если б он захотел унизить её, это не было бы так грязно и липко…
Впрочем…
Если бы она полезла драться или прокусила ему губу, он бы озверел. Он бы влепил ей пощёчину, разбив нос, и отделал бы так, что неделю не смогла бы ходить ровно!
А этот рыцарь, что поймали солдаты? Он красив, он очень хорош собой… и та-акой большой… Но он не для неё.
В ярости Тийна подопнула дверь, мимо которой проходила, и взвыла от боли. Скача на одной ноге, она наступила на подол своего платья и грохнулась на пол, больно ударившись коленом. Затрещали нитки, горохом посыпался бисер, и все это – и боль, и порванное платье, – еще больше разозлили Тийну. Она даже зарычала от ярости; рванула красивый подол, порвав его еще больше.
– Вот тебе, вот, – шептала она, терзая ткань. – Получай!
Локтем придавила к полу она вуаль, и тонкий треск был свидетельством того, что и вуали пришел конец. С рычанием, вырывая собственные волосы, к которым вуаль была прикреплена зажимами, Тийна стащила её и растерзала в один миг, даже не вспомнив, какую дорогую вещь она портит.
Что ещё? Что ещё можно сломать, испортить, кому можно сделать больно?!
Ярость все нарастала, переходя в какую-то жуткую припадочную истерику, и Тийна каталась по полу, визжа и царапая себе ногтями лицо и грудь, колотя ногами, уже не ощущая боли.
…Ненавижу!!! Я ненавижу!!!
Силы кончились вместе с припадком; тяжело отдыхиваясь, она лежала на полу, медленно приходя в себя. Кажется, она прокусила себе губу – лицо было мокрое и липкое от слюны и кровавой пены. Волосы всклочены, растрепаны, и на затылке огромная ссадина. Все лицо дрожит мелкой дрожью, глаза мечутся под закрытыми веками… Хорошо, если бы кто-нибудь нашел её. Самой не дойти до комнаты. Пусть даже доложат царю – ей все равно, что он будет орать и злиться. Он всегда злится, когда у неё случаются эти припадки и говорит, что она попросту бесится с жиру.