Кингсблад, потомок королей
Шрифт:
Их хозяин поневоле, Брайан Энгл, был молодой человек с неудавшейся артистической бородкой, маменькин сынок, но неплохой художник. Нийла он счел заурядным, но Ашу сказал, что он похож на сурового молодого дожа. Вертлявый брюнетик, фотограф Лоренцо Гристад, шепнул Ашу:
— Все равно никакой пользы нет от этих белых, разве что работу дадут, верно?
Доктор химических наук Коуп Андерсон и его жена Пэйс, к удивлению любознательных туристов и безграмотных богачей, разговаривали с Ашем и Нийлом так, будто они — разумные человеческие существа; такую же позицию заняли доктор Камбер с женой и Ллойд Гэд, священник
Не утешила Нийла и первая встреча Вестл с Ащем.
Она его ни разу не видала; она знала о нем только то, что Нийл его уважает. Но человека, которому Нийл так горячо пожимал руку при встрече, она могла бы описать примерно так: «симпатичный негр, очень опрятно одетый, возможно — превосходный лакей». Она страшно удивилась, когда Нийл обрадованно сообщил:
— Вестл, это мой большой друг — доктор Дэвис.
Она подумала: «Доктор? Впрочем, возможно. Говорят, что среди цветных есть и доктора».
Она сказала: «Добрый вечер», — не скрывая от Аша, что ей решительно все равно, добрым или недобрым окажется для него этот вечер, и вообще — с какой стати знакомить ее с цветными массажистами?
Аш поклонился, не слишком низко, и на том закончилось первое знакомство жены Нийла с его лучшим другом.
Виски подавалось в изобилии, куриного салата было вполне достаточно, но посетителям надоело разглядывать экспонаты. Вечер совсем было застыл на мертвой точке, и сдвинул его с этой точки, притом очень энергично и не в ту сторону, куда следовало, только Уилфрид Спод.
Вот имя и личность, достойные внимания: Уилфрид Спод, известный тысячам, и притом с самой нехорошей стороны, как Фридди Спод — человек, запросто якшавшийся с самыми неистовыми гениями, самыми непотребными пьяницами и самыми убежденными лесбиянками Таоса, Такско, Вудстока, Минорки, Мюнхена, Кармела, Челси, Гринвич-Вилледжа и Левого берега Сены. Человек, который в Гранд-Рипаблик чужероден, как ехидна, по сравнению с которым Кертис Хавок кажется порядочным, а доктор Дровер — мягкосердечным.
Фридди Спод родился в Канзас-Сити, но был писателем. И заметьте, он был не из тех писателей, которых не печатают. Его романы, — прейскуранты адюльтеров, по стилю весьма напоминавшие прейскуранты конторы «Товары почтой», причем все непечатные слова фигурировали в них в полном виде, — эти романы вплоть до второй мировой войны выходили в Париже в издании автора и на средства его жены.
У Фридди было испитое грязное лицо, лицо противной старой лошади; шея у него всегда была грязная, под ногтями залежи грязи, а волосы не то чтобы длинные, но никогда толком не подстриженные. Обычно он ходил в плисовой куртке, выглядевшей несколько молодо для сорокалетнего мужчины, а живописную черную шляпу с широкими полями не носил лишь потому, что от него этого ждали, а он любил все делать наперекор. Но он придумал нечто получше: он носил кепку, грязную-прегрязную.
А между тем его жена Сьюзен, моложе его на пять-шесть лет, была толстенькая и чистенькая, как курочка. Она была художницей, только не писала картин и не умела их
С Фридди она познакомилась в Париже, где «изучала искусство» — занятие увлекательное, но мнимое. У нее не было друзей, по-французски она не говорила и вообще говорила немного. Фридди подцепил ее в кафе «Селект». Он жил тем, что занимал деньги; писал он спустя рукава, зато клянчил добросовестно; он не стеснялся ни выпрашивать самые крупные суммы, ни принимать самые мелкие. У американских дельцов, наезжавших в Париж, он просил пятьсот долларов и брал пятьдесят; у бедных девушек, обучавшихся пению, он просил десять франков и получал пятнадцать.
У Сью он при первом знакомстве занял сто франков и в тот же вечер от нечего делать овладел ею. Потом узнал, что она дочь богатого отца, и, не скрывая скуки, женился на ней. После этого он не испытывал к ней ни интереса, ни особого отвращения, а она обожала его, не замечала грязи и считала его завистливое критиканство проявлением ума, а его заборную лирику — литературой.
Перед самым вступлением немцев в Париж Споды бежали и с тех пор жили в Калифорнии, шантажируя Оливера Бихауса постоянными угрозами, что, если он будет скупиться, они приедут домой. Время от времени они и в самом деле приезжали, чтобы ему стало ясно, какой будет ужас, если они навсегда поселятся в Гранд-Рипаблик.
Сейчас они уже месяц как занимали квартиру-студию в здании «Таверны наяды». Сью бодро стряпала, и добывала деньги, и убирала постель в тех случаях, когда ей удавалось стащить с нее Фридди.
Именно потому, что у него был такой зять, как Фридди, Оливер взволновался, когда зять его брата Мортона оказался негром. Просвещенный юрист Оливер не делал разницы между неграми, индусами, американскими индейцами и преступниками, и на его взгляд, хуже и опаснее Фридди был только Нийл.
Фридди и Сью собирались вернуться в Париж, как только там станет полегче с питанием. Пока же они терпели отвратительные американские ванные и развлекались, как могли. Сегодня им повезло с развлечениями: представился случай заняться беззащитными черными варварами — Нийлом и Ащем.
До негров Фридди не было никакого дела, но он решил не отказывать себе в невинном удовольствии позлить гостей Дайанты.
Сегодня он был, как никогда, в форме. Он выпил стаканчик и попытался поцеловать в щеку свою кузину Вестл. Выпил еще стаканчик и во всеуслышание поздравил свою веселую и всегда довольную жену Сью с тем, что хотя бы в лице негра Нийла у нее есть родственник с головой на плечах. Потом выпил еще стаканчик, и еще несколько, и выступил с не предусмотренной расписанием публичной лекцией.
Он заявил, что в музыке, скульптуре, сценическом искусстве, боксе и сексуальном магнетизме негры оставили белых далеко позади, и закончил так:
— Если вы перестанете драть глотку, может быть, мне удастся уговорить одного из наших цветных гостей объяснить нам, почему люди его расы настолько тоньше и восприимчивее, чем вы, белые буржуа.
Аш тихо сказал Нийлу:
— Этот болван знает свое дело. Обычно такие сюрпризы нам преподносят женщины. Самый безошибочный способ повредить нам — это перехвалить нас устами какого-нибудь фигляра. Он, кажется, и мне способен внушить отвращение к неграм!