Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.4
Шрифт:
Если судить по погоде – город скорее был южным, чем северным.
Камера не спеша шла по улицам, мимо центра, где поднималось высокое, этажей в двадцать, здание гостиницы, затем еще несколько высоких, скорее деловых домов. Одно здание постарше, с колоннами, видно, там находилось какое-то городское учреждение. Троллейбус? Нет, троллейбус наш, обыкновенный, синий, только без рекламы на борту. Прохожие? Они одеты обычно, почти современно, хотя так теперь у нас не одеваются. Я увидел надпись «Булочная», а потом «Продукты», и эти вывески были естественными, даже не новыми, так что их никто специально
Затем камера не спеша поехала по неширокой улице прочь от центра. И дома пошли двух-, трехэтажные, каменные. Мне захотелось увидеть название улицы, но я не успел его разобрать.
– Узнаете? – спросил голос майора со сцены. Требовательно спросил, так что не ответить было нельзя.
– Узнаем, – сказал неуверенный голос.
– Конечно, узнаем, – произнес второй. Но также не очень уверенно.
– А теперь нам придется увидеть то, чего вы не помните, потому что газовая атака произошла раньше, чем на наш город сбросили зажигательные бомбы.
И тут я увидел, что несколько следующих домов на этой улице были охвачены огнем. Возле них стоял народ, пожарные машины тянули к ним лестницы, пожарные разворачивали шланги.
– Так выглядит обычный жилой дом, – слышен был голос майора, – после попадания в него зажигательной бомбы с воздушного шара. Продолжайте смотреть, не отворачивайтесь.
Камера перешла на крупный план. Я увидел, что возле дома лежат убитые – две молодые женщины и девочка, – видно, они хотели убежать, когда начался пожар, но взрыв или куски кирпича убили их.
– Если вы узнали среди них своих сестер или невест, не стесняйтесь выразить свои чувства, – сказал майор деловито и скучно, как дежурная в крематории, которая руководит панихидой.
Он отрабатывал свой урок.
Но, видно, его работа уже начала давать свои плоды.
– Нинка! – вдруг закричал один из парней. – Нинка, это ты? Ты как туда попала?
Но кадр уже сменился другим: снова тела – на этот раз они выложены вдоль улицы рядком, как будто шеренга людей упала на спину.
И снова камера плыла над окровавленными лицами и телами.
На этот раз шум охватил весь зал. Люди вскакивали – они были готовы увидеть близких, и камера двигалась именно с такой скоростью и на таком расстоянии от лиц, что возникали сомнения, – и даже если у тебя нет жены или матери, ты начинал верить, что увидел именно их тела.
– Нет, нет! – останавливал майор обезумевших людей, бегая по сцене и как бы отталкивая их руками, не позволяя пробиться к экрану. – Давайте посмотрим теперь и на беженцев. Может, вы узнаете и среди них своих близких...
Дальше кадры показывали беженцев, сидевших на чемоданах, женщин и стариков, бессмысленно бредущих среди развалин.
И все эти кадры шли под вой, крики, топанье, сконцентрированное бешенство, негодование группы молодых сильных людей, лишенных разума, попавших в руки опытного гипнотизера, которому помогали и музыка, поднявшаяся до визга, и монотонный речитатив майора от идеологии, повторявшего:
– Смотри, твоя мать! Смотри, твой отец! Смотри, твой дом!
Я убежден, что никто, кроме меня, этих криков не слышал. Но я понимал, что в помещении класса достаточно светло и потому майор внимательно следит за своими учениками.
Поэтому я, хоть в этом неловко признаваться, подпрыгивал, кричал, узнавая своих родных и свой погубленный врагом дом, кричал в такт все убыстряющейся музыке. Как это называется? Радение! То ли хлысты, то ли какие-то другие сектанты собираются вместе, надевают белые рубахи и прыгают под хоровые песни, пока не придут в раж и не ударятся в свальный грех.
Не переставая повторять заколдованные фразы, майор вдруг посмотрел через наши головы на дверь и кивнул. Я не посмел обернуться – это означало выдать себя. Майор наклонился к музыкальному ящику и убавил звук.
Потом сказал:
– Поворачиваемся направо и один за другим выходим в боковую дверь, идем и помним – все помним, все преступления наших врагов помним, несем в себе как чашу с кровью, пепел наших родных стучит в наше сердце, раз-два, раз-два...
Ага, он уже цитирует классиков, подумал я. От великого до смешного ровно два шага.
И тут я увидел, что боковая дверь, которая открылась незаметно для меня и рядом с которой стоял перешедший туда человек во френче, окружена по раме металлической полосой, чуть светящейся в полутьме, – это устройство было сродни тем, что бывают в аэропортах для проверки на металл.
Интересно, для чего здесь этот прибор?
Сразу стало видно, что за границей двери стоит нечто вроде пульта, и, когда первый из новобранцев прошел сквозь эту раму, по ней пробежали зеленые огоньки, а сам новобранец на секунду остановился, схватился за голову – я внимательно следил за его реакцией. Что бы то ни было – я был должен повторить его движения... если то же сделает и следующий курсант.
Первый возобновил движение и прошел к двери. Френч помог следующему сделать шаг – тот что-то оробел. Снова зеленые огоньки – второй исчезает за рамой. Я не спешил быть среди первых, но и отставать особенно не стремился. Мне любопытно было, как пройдет это испытание. Цыган, тот пошатнулся, проходя сквозь дверь. Среди зеленых огоньков замигали красные, мне показалось вдруг, что сейчас френч отправит Цыгана обратно, но тот только подтолкнул его в спину, и Цыган как заведенный зашагал дальше и исчез за следующей дверью.
Я трусил. Черт его знает, что эта рама делает с твоей психикой. Ведь не зря ее здесь поставили. И если она призвана вычистить из памяти человека все, что в ней лежало раньше, то меня этот вариант совсем не устраивал. Хотя, как известно, свист пули, предназначенной тебе, ты не успеваешь услышать. Если ты услышал свист пули, значит, она уже пролетела мимо – ведь звук распространяется в воздухе с позорно медленной скоростью.
Рассуждая так, я ступил вперед – моя очередь. И тут же успокоил себя. Если меня хотят лишить памяти, то не надо было устраивать лекции с гипнозом и музыкальным сопровождением в открытом летнем кинотеатре о зверствах неких врагов. Уже можно было предположить, что нас психически обрабатывают на роль солдат, искренне преданных делу, которое они защищают, – любопытная идея и нечто новое в психологии! Но в таком случае нет нужды лишать новобранцев памяти!