Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.4
Шрифт:
Мы сидели в нашей столовой, он расстелил на столе большую карту и пытался выяснить, кто из нас имеет опыт работы с картой. С картой здесь сталкивались все, кроме самых тупых. В конце концов, мы ветераны, а не новобранцы. За каждым есть дела покруче тех, что снились нашему идеологу майору.
Я старался понять, насколько карта соответствует действительности. Для обучения порой используют – везде, даже в настоящих штабах – условные карты. И штабные игры можно устраивать на них. На самом деле этой деревни Переплюевки и речки Ремейки на свете не существует, а высоту Кривую можно взять
Карта была крупномасштабной, на ней читались даже траншеи и отдельные укрепления, три или четыре деревни, река с притоками, стандартно указывались высота холмов и крутизна речной долины, дороги, большей частью проселочные. Лишь одна дорога проходила прямо через всю карту – это было шоссе, превращавшееся прямо у обреза карты в улицу окраины города. К сожалению, самого города на карте не оказалось. Он был на другом листе.
Как я и предполагал, карту читали почти все. Не считая мужичка, который либо никогда не видел карт, либо умело притворялся. И Цыгана. Но я думаю, что он еще не пришел в себя.
Ким был сдержан, как будто не хотел открываться больше, чем нужно. Благо в основном вопросы были простыми, они касались условных обозначений, масштаба и прочих пустяков.
Затем штабист как бы начал повторять вопросы, но теперь каждый таил в себе маленький подвох. И передо мной сразу встала проблема: показать, что я понял его игру, или остаться в положении рядового необученного. Сначала вопрос был задан незаметному мужичку, который сразу попался в ловушку. Я взглянул на Кима. Зоркий глядел на палец мужичка, бессмысленно бродивший вдоль линии укреплений, и я вдруг понял, что его беспокоит та же проблема, что и меня, – выдавать себя или затаиться.
В то же время я рассуждал: сейчас идут испытания не для того, чтобы от нас избавиться. Те, кто хорошо стрелял из лука, получили луки и стали стрелками, очевидно, попали в элиту этого войска.
Штабист с печальным лицом вряд ли хотел выявить среди нас офицеров и тут же их расстрелять. Может быть, наоборот? И скорее всего наоборот – ему требовались младшие офицеры, у которых в памяти сохранились правила игры.
Дошла очередь до Кима.
Ким выслушал вопрос и с вежливой улыбкой отказался принять шоссе за железную дорогу и осмелился поправить разведчика, который откровенно ошибся на порядок в определении расстояния между позициями.
Ну что ж, подумал я. Последуем его примеру.
Что я и сделал. Притом, руководствуясь старинной наукой, которая некогда именовалась физиогномистикой, постарался быть похожим в глазах штабиста на его сына, если таковой имеется, и на его мечту о сыне, если такового нет.
Разведчик ничем не выдал овладевших или не овладевших им чувств. Помимо нас испытание в азах штабных дел выдержал розовощекий комсомолец. То есть он мог и не быть комсомольцем, но его рожа так и просилась на плакат.
Так прошли сутки.
Я не могу сказать точно, так как часы у нас отобрали на входе в эту обитель, и когда кто-то, очнувшись, попытался напомнить о часах, ему обещали их вернуть, когда будет можно. Из этого я сделал заключение, что здесь свои понятия о времени.
И все же у меня было ощущение прошедших суток, может,
Потом я помню, как в перерыве между занятиями либо беседами мы сидели в рядок на скамейке, протянутой вдоль стены нашей казармы. Кто-то курил. Мне курить не хотелось. Вообще-то я курю, особенно когда переживаю. А сейчас не хотелось.
Ким, сидевший рядом, произнес, глядя перед собой:
– Странно. Я знаю, что у меня в городе мать осталась. Точно знаю. А не могу ее вспомнить. Я стал бумажник искать – потом вспомнил, что, когда мы уезжали на это задание, у меня отобрали бумажник. У тебя тоже?
– И у меня.
– Жалко. Я не думал, что мы будем так близко от нашего города.
– А ты помнишь, как раньше воевал?
Ким нахмурился. Почесал серые, тугие космы, посмотрел на меня – глаза у него были прозрачно-зеленые, ослепительные глаза. На такой испитой роже и такие чистые глаза!
Он должен был бы спросить сейчас – где раздобыть выпивку. Но он не спрашивал об этом. Как будто и у него желания угасли.
– Раньше воевал? – повторил он мой вопрос. – Наверное, воевал. Я же многое помню, какие-то вещи – несвязные, но помню.
– Можно, дам совет? – спросил я.
– Давай.
– Может, здесь не стоит рассказывать о том, что вспоминаешь.
– Здесь особый случай. Мы не на чужого дядю пашем, мы свой дом защищаем.
– Правильно, – согласился я. – Свой дом.
Он верил.
В наши головы, спасибо Якову Савельичу, что сделал во мне шторку, введено убеждение в том, что мы – последний рубеж на пути врага к твоей родной хате. Хорошая идея. Уже ради нее стоило отправиться в этот вояж.
Наконец-то какая-то умная голова придумала вариант идеального наемника. Он сражается не за деньги, не за какие-то там привилегии – он стоит за святое дело! Ну просто чудо, какая умная голова!
– А я помню, – сказал Цыган. Он молчал сегодня весь день, а тут вдруг заговорил. – Я сестренку помню. Ее убили. Бомбежка была, и убили, истребители прилетели.
Эй, Цыган, хотел я остановить его. Надо помолчать. По тому, что мне пришлось здесь увидеть, никаких технических средств ведения войны здесь не наблюдается. Лук, стрелы, меч, какой-то дракон, что-то о воздушном шаре и зажигательной бомбе – странное сочетание терминологии наших дней, полевых карт, кинопроектора... кстати, а как же крутился кинопроектор? Я постарался вспомнить. Изображение двигалось неровно, рывками, а сзади стоял человек и крутил ручку – конечно, он крутил проектор вручную. Но откуда появлялось изображение на экране? Значит, какая-то лампа в проекторе была. Странный мир, мир-ублюдок. Как будто мир будущего – мир после атомной войны, разваленный, расколотый, скатившийся к дикости и в то же время сохранивший в чем-то память о своем прошлом и цепляющийся за эти реалии.