Киреевы
Шрифт:
«Надо сейчас же разыскать Виктора. Он может доказать, что Наташа — добрейшей души человек, только поэтому она так и заботилась о своих пациентах. Откуда ей могло прийти в голову, что этим воспользуются партизаны». — Глинский бросился к телефону и тут же опустил поднятую трубку:
«А если ничего страшного не случилось, и я своими преждевременными розысками навлеку подозрение? Да и Виктор не особенно надежный — слишком быстро он превратился в офицера гитлеровской армии. Наташа, к которой он раньше был так привязан, теперь уже стала ему не нужна. Ведь он даже и не пытался наладить родственные отношения. Нет, к Виктору обращаться опасно, — лучше подождать…»
В душе Сергей Александрович все же надеялся, что и на этот раз все окончится благополучно.
Время шло. И снова ужас охватывал Глинского:
«Наташа, что они делают с тобой…»
Ауэ и Бринкен вернулись под утро.
«У Кузьминых была вечеринка», — вспомнил Сергей Александрович.
Офицеры прошли к себе и не показывались. Сергей Александрович постучал к ним в дверь, но никто не отозвался. Повторить стук он не решился:
«Подведу Наташу, — лучше потерплю еще».
Терпеть не было сил. Глинский тихонько пробрался на кухню и разбудил Ганса. Денщик испуганно заморгал светлыми ресницами:
— Госпожа Глинская ушла вечером вместе с фрейлен Тасей. Не случилось ли с ними что-нибудь плохое?
Глинского передернуло от досады.
«Как это я не сообразил вечером же зайти на квартиру Лукиных. Если Наташи нет там, то Тася знает, где она. Но не будить же ее, как Ганса».
Прошло еще часа два. Сейчас уже можно было идти. Старуха Лукина, наверное, встает рано, хлопочет по хозяйству. Но Сергеем Александровичем овладела какая-то апатия — не хотелось ни двигаться, ни говорить, даже думать…
Голос Бринкена, донесшийся из столовой, подействовал на него, как электрический заряд. Через несколько минут Сергей Александрович в новом костюме садился за стол на свое обычное место. Офицеры удивленно посмотрели на него.
— Господин Глинский, вы, по-видимому, не особенно огорчены потерей? — насмешливо спросил Бринкен.
— Какой потерей? — вопросом на вопрос ответил Сергей Александрович.
Он побледнел до синевы и в первый момент слышал только биение собственного сердца.
— Разве вы не считаете для себя потерей то, что госпожа Глинская находится у партизан? — Бринкен испытующе смотрел на Сергея Александровича.
— У партизан? Вы смеетесь надо мной? — голос инженера дрогнул. Теперь он не сомневался: Наташу пытают в застенке, обвиняют в связях с отрядом Елены Цветаевой.
— Скверный был бы этот смех, господин Глинский, — вмешался молчавший до сих пор Ауэ, — очень скверный. То, что произошло, не смешно, а ужасно. Смеется над нами ваша жена. Она так ловко провела всех.
— Не говорите загадками, господин капитан, — попросил Глинский.
— Загадка уже разгадана. Разве вам неизвестно, что ваша жена вчера исчезла?
— Я ждал ее весь вечер и всю ночь, — глухо ответил Сергей Александрович. — Помогите мне, господин Ауэ, еще раз. Уверяю вас, жена ни в чем не виновата. Она слишком экзальтирована, иногда говорит лишнее. Но слова и дела — вещи разные.
— Бегство к партизанам — это, по-вашему, слово или дело? — грубо оборвал его Бринкен. — Установлено, что госпожа Глинская отнюдь не похищена насильно. Она скрылась вместе со своей подругой, чтобы избежать законного возмездия.
Сергей Александрович понял: офицеры говорят правду — Наташа действительно ушла к партизанам. Он воспринял это как неожиданный страшный удар.
«Уж лучше бы Наташу арестовали, — тогда у меня хоть была бы надежда выручить ее», — тоскливо подумал Глинский. На мгновение ему стало стыдно за такую мысль, но только на мгновение. Отчаяние овладело им. Он уже не обращал внимания на присутствие немецких офицеров и тихо стонал, словно от непереносимой физической боли.
Бринкен с бесцеремонным любопытством разглядывал инженера, словно видел его впервые. Ауэ подчеркнуто отвернулся и стал насмешливо насвистывать опереточный мотив.
— Что же теперь делать? Помогите! — умоляюще произнес Глинский. В глазах его светился слабый огонек надежды.
Офицеры реагировали каждый по-своему: Ауэ возмущенно пожал плечами и не удостоил инженера ответом. Бринкен, наоборот, уселся поудобнее, еще нахальнее уставился на Сергея Александровича и снисходительно заявил:
— Вероятно, господин Глинский, вас пугают возможные последствия? Конечно, наше командование не сразу простит вам преступление, совершенное вашей женой. Но вы хороший специалист, преданы нам, поэтому накажут вас не так уж строго.
— Наташа! Как ты могла так жестоко бросить меня! Ты же знаешь, что я не могу жить без тебя, — со стоном произнес Сергей Александрович, не обращая внимания на слова офицера.
— Фи! Какое малодушие, — рассердился Бринкен, — вы такой интересный мужчина, наше командование считает вас очень способным инженером. Великая Германия примет вас. Зачем же вам жена-большевичка, преступница? Успокойтесь, вам скоро предоставят возможность взять себе красивую женщину.
Сергей Александрович смотрел на Бринкена непонимающими глазами.
— Помогите мне вернуть мою Наташу — и я всю жизнь буду благодарить вас, — с рыданием вырвалось у него.
— Фи! — повторил Бринкен, — как это недостойно: мужчина плачет из-за… — Он грубо выразился в адрес Наташи.
— Советую, господин Глинский, выбросить из головы все эти глупости, — резко сказал Ауэ. — Вам следует подумать о своей репутации. Она сильно подмочена сейчас. А вашей африканской страстью вы окончательно погубите себя. Нам не нужен муж большевички. Если вы будете упорствовать, ваше место не на заводе, а в концлагере.