Кириньяга. Килиманджаро
Шрифт:
– Да, Кориба, – ответил компьютер.
– Понятно, – сказал я. – Слушай новый приказ…
– Ожидаю приказа.
Я склонил голову, глубоко задумавшись над проблемой. Было очевидно, что Камари исключительно умна и талантлива: она не только сама научилась читать и писать, но создала связный и логичный язык, который компьютер не просто понимал, но и мог формулировать на нем ответы. Я отдавал приказы, но она каждый раз находила способ обойти их, не выказывая прямого неповиновения. Она делала это не по злому умыслу, а лишь из стремления к знаниям, что само по себе заслуживало похвалы. Это на одной чаше весов.
На другой была угроза
Когда-то, много лет назад, мы жили в полной гармонии с землей. Потом пришло печатное слово. Сначала оно превратило нас в рабов, затем сделало христианами, разделило на солдат, фабричных рабочих, ремесленников и политиков, и так кикуйю стали всеми теми, кем не должны были быть. Такое уже случилось и, значит, могло повториться вновь.
Мы прилетели на Кириньягу, чтобы создать идеальное общество кикуйю, Утопию кикуйю. Могла ли одна одаренная девочка нести в себе семена уничтожения нашего общества? Полной уверенности у меня не было, но я точно знал, что одаренные дети вырастают. Превращаются в Иисуса, Магомета, Джомо Кениату, но ведь детьми были и Типпу Тиб [11] , самый жестокий из рабовладельцев, и Иди Амин [12] , мясник собственного народа. Или, что случалось чаще, из них вырастали подобные Фридриху Ницше и Карлу Марксу, удивительно талантливые люди, чьи идеи стали руководящими для менее талантливых и менее способных. Должен ли я стоять в стороне и надеяться, что она окажет благотворное влияние на наше общество, когда вся история человечества говорит о куда большей вероятности обратного результата?
11
Типпу Тиб (1837–1905) – известный занзибарский работорговец, владелец плантаций и губернатор. – Прим. ред.
12
Иди Амин (1923–2003) – президент Уганды в 1971–1979 гг., создатель одного из самых жестоких тоталитарных режимов в Африке. – Прим. ред.
Решение было болезненным, но не особенно трудным.
– Компьютер, – проговорил я наконец, – я отдаю тебе новый приказ высшего приоритета, заменяющий мой предыдущий приказ. Я полностью запрещаю тебе общение с Камари при любых обстоятельствах. Если она включит тебя, ты должен сказать ей, что Кориба запретил тебе контактировать с ней каким бы то ни было образом, после чего немедленно отключиться. Ясно?
– Приказ понят и записан.
– Отлично, – сказал я, – а теперь выключись.
Вернувшись из деревни следующим утром, я нашел тыквы пустыми, одеяло смятым, а двор бома – в козьем помете.
Среди кикуйю нет человека могущественнее мундумугу, но и он не лишен сострадания. Я решил простить детскую выходку Камари, а потому не зашел к отцу девочки и не приказал другим детям избегать ее.
Она не пришла
Прошло еще два дня, и, когда Камари так и не появилась, я вызвал ее отца, Нджоро.
– Камари нарушила данное мне слово, – сказал я, когда он пришел. – Если она и сегодня не придет подметать мой двор, мне придется наложить на нее таху.
Он озадаченно посмотрел на меня.
– Она говорит, что ты уже ее проклял, Кориба. Я хотел спросить, должны ли мы выгнать ее из нашего бома.
Я покачал головой.
– Нет, выгонять ее из бома не нужно, – сказал я. – Я еще не наложил на нее таху, но она должна прийти сюда сегодня.
– Не знаю, хватит ли у нее сил, – покачал головой Нджоро. – Три дня она не ест и не пьет, а лишь неподвижно сидит в хижине моей жены. – Он помолчал. – Кто-то другой наложил на нее таху. Если это не ты, возможно, тебе удастся снять его.
– Она не ест и не пьет три дня? – повторил я.
Он кивнул.
– Я проведаю ее, – и, поднявшись, я последовал за ним к деревне. Когда мы пришли в бома Нджоро, он подвел меня к хижине своей жены, вызвал из нее встревоженную мать Камари и отошел, пока я заглядывал в хижину. Камари сидела у стены, подтянув колени к подбородку, руками обхватив тонкие ножки.
– Джамбо, Камари, – поздоровался я.
Она посмотрела на меня, но ничего не сказала.
– Твоя мать тревожится за тебя, а отец говорит, что ты отказываешься от пищи и воды.
Она снова не ответила.
– Кроме того, ты не сдержала обещания прислуживать в моем бома.
Тишина.
– Ты что, говорить разучилась? – спросил я.
– Женщины кикуйю не должны разговаривать, – ответила она горько. – И не должны думать. Им только и положено, что вынашивать детей, готовить, собирать хворост да пахать на полях. Им нет нужды думать или говорить, чтобы заниматься всем этим.
– Ты настолько несчастлива?
Ответа не последовало.
– Послушай меня, Камари, – медленно проговорил я. – Я принял решение на благо Кириньяги и менять его не буду. Как женщина племени кикуйю ты должна жить согласно нашим традициям. – Я выдержал паузу. – Однако и кикуйю, и Эвтопический Совет не лишены сострадания по отношению к отдельному человеку. Любой член нашего общества может покинуть его, если пожелает. Согласно хартии, которой дана нам во владение эта планета, тебе надо лишь отправиться в место, именуемое Космопорт, а корабль Техподдержки заберет тебя и доставит в указанное тобою место.
– Я знаю только Кириньягу, – ответила она. – Как я буду выбирать новый дом, если мне запрещено узнавать про другие места?
– Не знаю, – признал я.
– Я не хочу покидать Кириньягу! – продолжала она. – Тут мой дом. Тут мой народ. Я из племени кикуйю, не масаи, не европейка. Я буду рожать детей своему мужу и работать у него в шамба; я буду собирать для него хворост, готовить ему пищу, ткать полотно для его одежды; я уйду из шамба моих родителей и буду жить в семье мужа. И сделаю это без малейших сожалений, Кориба, если ты только позволишь мне научиться читать и писать.