Кирпичики
Шрифт:
— Экзотика сплошная, — улыбнулась она, — у нас такое разве что в Прибалтике увидишь.
— И ещё во Львове наверно, — добавил я. — Хотя, например, в нашем Энске тоже можно брусчатку найти, если захотеть.
— И где это, например?
— Гребешок знаешь?
— Была там пару раз — это с Похвалинки направо завернуть?
— Да. Так вот если проехать вдоль откоса почти до упора, там будет несколько метров дороги со старинными камнями вместо асфальта. Совсем недавно сам видел.
— Ах да, у вас
— На текущий момент уже никто и ничего не строит, — погрустнел я, — установка руководства изменилась.
— А как же ваша отработка на этом… на кирпичном заводе?
— Знаешь такую поговорку — «кому я должен, всем прощаю»? Вот и нам простили этот долг, нулевой вариант, сказали — возвращаемся к ситуации на январь 90 года, как будто вы никуда не приходили, а мы вам ничего не поручали.
— Нехорошо, — задумалась Люба.
— Да уж хорошего мало, — согласился я, — но у меня в запасе есть один вариант… попробуем, вдруг выгорит.
А тут и наша очередь на проверку подошла — суровый немецкий пограничник в форме оливкового цвета предложил нам вынуть документы, открыть багажник и огласить цель пересечения границы. С грехом пополам я справился с этой задачей. К чему придраться, пограничник не нашёл, а просто отдал нам наши документы взад и махнул рукой напарнику, тот поднял полосатый шлагбаум, открыв нам дорогу на территорию вольной и независимой Польши.
— Ну всё, — сказал я Любе перед тем, как тронуться, — ищем мотельчик и ночуем. Тут они на дороге щиты со своими ценами выставляют — как увидим подходящую, сразу тормозим.
— А что значит — подходящую? — уточнила Люба.
— У них тут гиперинфляция, — ответил я, — цены в десятки раз подскочили за последние годы, так что курс злотого к марке, если не ошибаюсь, сейчас в районе тысячи. Так что нормальной будет цена за ночь в 3–5 тысяч злотых.
— Но у нас же нет злотых?
— Марки здесь тоже берут, причём гораздо охотнее, чем злотые.
— А рубли?
— Про это ничего не знаю, так что врать не буду.
Щит с цифрами «4000 zl za dobе» я увидел первым и тут же затормозил. Называлось это заведение «На Малгожата».
— Ну как, нравится? — спросил я у Любы, она кивнула и мы припарковались на небольшой грунтовой стоянке у входа в нарядный двухэтажный домик.
Нам тут были рады, но смогли предложить только один двухместный номер, больше ничего не было в наличии. С индивидуальным душем и двуспальной кроватью.
— Я согласна, — быстро ответила Люба, — спать очень хочется. А перед этим помыться.
Я отдал деньги, получил ключ от номера и мы поднялись на второй этаж. Внутри всё было скромненько и чистенько, а вместо ванны имел место душик, вделанный в стену и закрывающийся полиэтиленовой плёнкой.
— Я первая, —
Ну первая, значит первая, не стал спорить я, а вместо этого раздёрнул занавески и приоткрыл окно, не пластиковое, простое деревянное. За окном шумела чахленькая рощица, а за ней виднелся посёлок с коричневыми черепичными крышами. Неожиданно отворилась дверь в ванную и оттуда раздалось:
— Саша, а ты мне спину не потрёшь?
Начали мы, короче говоря, процесс прямо там, за занавеской. А продолжили уже на кровати… примерно через час Люба закурила и после третьей затяжки сказала:
— А ты мне ещё в институте всегда нравился… только какой-то ты вялый был, безынициативный. А сейчас с инициативой у тебя всё в порядке.
— Не буду оригинален, — ответил я, — ты мне тоже всегда нравилась. Как и половине мужчин в институте. Только к тебе страшно подходить было, настолько ты красивая была.
— Спасибо, конечно, — задумалась в ответ она, — только вот пока все примерно так думают, так и останешься в девках.
— Ты вроде была замужем? — озадачился её ответом я. — Какие тут могут быть девки?
— Эдик не в счёт — какой из него муж… выскочила в 18 лет по глупости, а в 19 развелась. Ты, кажется, тоже со своей разводишься?
— Точно так, товарищ Люба, — отвечал я, — комсомольское собрание даже на этот счёт прошло.
— Насчёт развода? — удивилась она.
— Ну да, в райкоме нашем — накатала она заяву на меня, вот и собрались.
— И что решили?
— Решили, что времена таких собраний закончились лет 20 назад, а сейчас каждый вправе сам решать, с кем и как ему жить.
— Значит мы с тобой теперь два сапога пара, — улыбнулась она, — оба разведёнки.
— Не, — возразил я, — ты разведёнка, а я разведёнк.
Засмеялись мы одновременно, а потом Люба резко сменила тему.
— А сколько за эти тачки можно будет получить в нашем Энске?
— Я прикидывал на днях — где-то от полтинника до стольника за каждую. Как повезёт.
— Хорошие деньги, — мечтательно закатила она глаза.
— Только ты сильно-то рот не разевай — это не наши деньги, а того, кто первоначальный капитал нам отстегнул.
— Гены-крокодила что ли?
— Да… нам полагается твёрдая оплата по три тыщи за привоз плюс десять процентов со всего, что будет выше полтинника при продаже.
— То есть ещё по пять тыщ, — быстро подсчитала она, — неплохо.
— Я бы на три тыщи рассчитывал, — осадил её я, — чтобы потом не расстраиваться.
— Всё равно неплохо, тебе шесть и мне шесть… а если мы эти деньги объединим, можно ведь будет и квартирку прикупить. Однушку и на окраине, но отдельную, не коммуналку.