Китай, Россия и Всечеловек
Шрифт:
И тем же обеспокоен русский философ Евгений Трубецкой: «Опасность для России и всего мира – тем больше, что современный хаос осложнен и даже как бы освящен культурой».
Почти век спустя видим на дне бездны глашатаев «субкультуры», скажем – готов, по имени германского племени. Они полны довольства, но, утратив Человечность, перестали быть людьми. Самоуверенные маски. Вместо стыдливости – наглость, вместо мысли – неспособность рассуждать, ибо глухо их сердце, а без сердца теряется разум. Их спесь от неуверенности. Что-то атрофировалось внутри, то, что не давало им пасть ниже зверя. Глядя на них (их показывали по ТВ), начинаешь думать, что Страшный Суд уже идет: разумная Природа отбрасывает ненужный материал.
Но все имеет свою оборотную сторону. В конце истории, о которой говорил Бердяев, обостряется поляризация Света и Тьмы. В России, склонной к крайностям, это особенно заметно. Появляются светлые дети, дети будущего, которых называют посланниками шестой расы. Их пока немного. Они не носят черных одежд, не красят лица, чтобы бросаться в глаза. Ведут себя естественно, с достоинством, сочувствуя потерянным братьям. Знают себе цену, но не сосредоточены на своих дарованиях. Просто излучают Свет, который ждет своего часа, своей Формы, чтобы высветить злодеяния, надругательства над Россией и чтобы всем стало светлее.
Не случилось бы Революции, если бы народ жил достойно. После революции в России начался подъем: бесплатное образование, медицина, расцвет музыки, искусства. Но был запрет на Мысль. Думать было опасно: ищущие правду сгинули в лагерях. Вождь предпочитал посредственность. С ней удобнее, меньше хлопот. Но когда в опале Мысль (Логос, Божественное Слово) – чистая Мысль, которая была «в начале» и через которую все начало быть («В Ней была жизнь, и жизнь была свет человеков» – Ин., 1, 4), – нет Света, одолевает страх, убывает ум, заболевает сознание, властвует «люмпен-психология», по определению социологов.
Отсюда боязнь не только говорить, но и думать по правде. Для русского лишиться веры в правду все равно что лишиться жизни. Антон Павлович Чехов вспоминает: «Каким бы неуклюжим зверем ни казался мужик, идя за своей сохой… он верит, что главное на земле – правда и что спасение его и всего народа в одной лишь правде, и потому больше всего на свете он любит справедливость». [572] Если исчезает надежда на правду, появляется ощущение духоты, немощи; а в среде образованных – комплекс вины от бессилия перед одержимыми политиками ли, учеными.
Но как ни жалок человек, Чехов верит: «Умирает в человеке лишь то, что поддается нашим пяти чувствам, а что вне этих чувств, что, вероятно, громадно, невообразимо высоко и находится вне наших чувств, остается жить» (из дневниковых записей А. П. Чехова). [573] Тот самый Свет, который не может исчезнуть совсем, несмотря на усилия злопыхателей. Не удивительно, что автор проникновенной статьи о Чехове – Илья Барабаш ошарашил меня вопросом: «Можно ли сравнить Чехова с бодхисаттвой?» Думаю, что можно. Бодхисаттва – достиг Просветления, но отказывается от блаженства Нирваны, чтобы помогать другим: спасать страждущих от неведения – источника страданий. Это вдохновляло и Чехова.
Ума не надо, чтобы разрушать храмы, превращать их в склады, но без исторической памяти у народа нет будущего. Восстанавливают храмы, значит, оживает совесть. Не уничтожить ту «национальную идею», о которой говорил Владимир Соловьев. Она дает о себе знать и в пронзительной поэзии песенников 60-х годов, пробудивших, пусть ненадолго, людей от спячки. Однако что-то мешает Переменам, и не только в России.
Человек, лишенный внутренней свободы, найдет, чему покориться. Теперь он впал в зависимость от Времени, которое набрало такую скорость, что загнало человека в тупик: нет времени ни думать, ни чувствовать – быть Человеком. То человек погонял Время – в угоду техническому прогрессу. Теперь Время погоняет человека – по логике совпадения противоположностей. Еще Анри Бергсон в работе «Время и свобода воли» писал, что выхолощенное, измеряемое или линейное время делает невозможной свободу человека. Что уж говорить о знаменательной книге норвежского антрополога Томаса Эриксена «Тирания момента. Время в эпоху информации» (М., 2003). Крик души: «Верните нам время!» Время изматывает человека, лишая его возможности задуматься. « Когда время дробится на очень короткие отрезки, то прекращает свое существование как длительное. Единственное, что мы получаем взамен, – это „безумный“ момент, который остается неподвижным на огромной скорости» (с. 175). Безумный момент или обезумевший человек, загнавший время на беспредельной скорости. Изменилось не время, а человек отпал от Бога, и вслед время отпало от вечности, превратилось в неуправляемую стихию. Человек и Время поменялись местами – все по той же логике противостояния.
На Востоке не искали «длительного» времени. Более того, ценили краткий миг, воплощение вечности, – «вечное теперь». При восточном отношении ко времени-пространству не могло появиться ощущение «тирании момента». «Здесь» значит «везде»; «сейчас» значит «всегда»: душа странствует в бесконечности, о чем свидетельствуют и китайские, и японские поэты. На буддийском Востоке не призывали к свободе, равенству и братству, но само отношение ко Времени располагало к независимости. Вспомним: сознание – мгновенное проявление океана бессознательного, при том что в каждом моменте присутствует весь временной ряд. Каждое мгновение-кшана – сжатая Вселенная и сжатая Вечность. В Нирване пространство уподобляется Пустоте-Шунье, а время – «отсутствию времени», или вечности.
Другое дело – европейское отношение ко Времени, которое своей линейностью опутывает человека, лишая его возможности остановиться в нескончаемом беге неизвестно куда. А может быть, известно? Та же дихотомия властвует над человеком, не давая ему покоя. Того самого покоя, которым более всего дорожили на Востоке. Дорожили внутренней свободой и ради нее уходили в монастыри, в отшельничество, одиночество. «Разве есть внешняя и внутренняя сторона в прозрачной воде? Разве есть внутреннее и внешнее в Пустоте? – вопрошает дзэнский мастер XIV века Кэйдзан. – Есть лишь ясность и свет, спонтанность и бестелесность. Нет различия форм, нет противоположности субъекта и объекта. Все едино и вечно, и нет слов, чтобы выразить это». [574] Однако при отсутствии внешней свободы поэтов нередко ссылали, а мастеров чайной церемонии обрекали на смерть, как это произошло в XVI веке с Сэн-но Рикю, приговоренным правителем Японии Хидэёси к харакири. Мастер совершил харакири с чувством исполненного долга, который самураи ставили выше жизни.
Внутренняя свобода первична, изначальна, без нее невозможна творческая работа души, но ее условие – внутренняя культура и свобода внешняя. Однако так распорядилась История или господствующий тип сознания, что в одной части света преобладало одно, свобода внутренняя , в другой свобода внешняя . (Оттого страдали гении в России, что общественное мнение не принимало во внимание свободу внутреннюю, без которой нет жизни для творческой души.) Не потому ли восточные мастера преуспели в незнакомой им прежде музыкальной культуре, что унаследовали инстинкт внутренней свободы? По мнению именитого пианиста Николая Петрова, центр музыкальной жизни переместился ныне в Корею, Китай, Японию, а причина успеха – в чувстве самозабвения исполнителя. Или в унаследованной внутренней свободе: сосредоточенности не на себе, а на том, что делаешь и чем дорожишь больше жизни. И русский музыкант способен это почувствовать.
Вспомним еще раз И цзин: если Инь-Ян в разладе, наступает всеобщий Упадок (12-я гексаграмма – Пи). Ян, предоставленное самому себе движение, не уравновешенное покоем, приводит к катастрофе. Так же как Инь, не уравновешенное движением, ведет к застою. Когда Инь и Ян находят друг друга, как обозначено в двух первых гексаграммах И цзина, – Исполнитель становится Творцом. Совершенный Мастер творит свободно, по воле Неба. Но что такое Свобода? Вопрос не праздный. Когда под свободой, с легкой руки дилетантов, понимают вседозволенность, все катится в бездну.