Клад отца Иоанна
Шрифт:
– Булочки, сосиски, домашнее пирожное, лимонад, шоколадочки...
Девушка же отвечала лишь за то, чтобы напоить пассажиров кофе или чаем. Как оказалось, у нее за спиной был закреплен еще один термос, а на поясе висела солидная гирлянда одноразовых стаканчиков. Эх, что и говорить, я не удержался и, поддавшись зову живота, положил на 179 страницу книжки закладку в виде календарика с изображением святой Параскевы Пятницы и сунул «Жития» в походную сумку, так как мужчина с коляской уже добрался и до меня.
– Что будем кушать, молодой человек?
– добродушно спросил торговец.
И я, грешный, дал волю своему главному соблазну и купил: два хот-дога,
– Ничего, - думал я, - пребывание в трудовом лагере не позволит мне накопить лишний жирок, а уж Прасковья-то и тем паче не даст мне бить баклуши, с такой девчонкой не соскучишься... Я снова стал думать о Пашке и от этого, увы, аппетит мой еще более разыгрывался. Сидевший на соседнем диванчике пацанчик лет 6-7, который путешествовал с двумя бабушками и которому те купили лишь чипсы, забыв о своих хрустящих пластиночках, с раскрытым ртом наблюдал за тем, как я ловко и умело, со знанием дела, расправляюсь с истекающими кетчупом хот-догами, с парящими пирожками, с трепещущей в моих руках пиццей. Управившись с чипсами в 2-3 захода, я высыпал остатки пакета прямо себе в рот и все это запил доброй порцией сока. Перед тем, как приложиться к оставшемуся десерту - пирожному, - я с удовольствием икнул и грузно вздохнул, стряхивая с тенниски крошки. Осторожно подняв пирожное, я несколько секунд полюбовался им, как бы прикидывая, с какого конца лучше впиться в него зубами. Потом взглянул на пацанчика: он так и сидел, точно завороженный, с раскрытым ртом и распечатанным пакетиком чипсов, и таращил на меня восхищенно-удивленные глаза. Я подмигнул ему и, улыбнувшись, протянул мальчугану пирожное:
– Угощайся!
Тот смутился, покосился на бабулек, потом, забросив обратно в пакет зажатый в пальцах чипс, тщательно обтер ладошку о свою нарядную футболку и бережно, с нескрываемой радостью, принял бесценный дар из рук знатока и «великого поглотителя» вкусной пищи. Допив сок, я сложил все остатки своей быстрой трапезы на середину газеты и завернул все в один большой комок. Я взглянул на мальчишку и невольно улыбнулся, видя, как он, пытаясь подражать мне, разделывается с пирожным. Это у него, надо признать, получалось плохо и поэтому и нос, и щеки мальца стали густо украшать кремовые хлопья, точно он не ел, а собирался бриться.
– Ой, батюшки, да что ж это такое!?
– всплеснула руками одна из старушек, когда взглянула на своего внучка.
– Да где же ты это взял-то, окаянный?
– она стала быстро шарить по сумкам, отыскивая что-нибудь подходящее, чтобы утереть личико мальчика, а тот, с набитым до отказа ртом, откинулся на спинку сиденья и, закрыв глаза, наслаждался, медленно пережевывая остатки вкуснятины. В это время электричка остановилась. Я выбежал на перрон, чтобы пристроить куда-нибудь мусор и, увидев неподалеку урну, ловким движением, точно баскетболист в кольцо, закинул в нее испачканный газетный шар. Уже возвращаясь обратно, я натолкнулся на женщину, которая везла на тележке букеты цветов, завернутые в яркую подарочную пленку. И я, вспомнив, что еду к Пашке без подарка, кинулся к продавщице. Остановив ее, я дотронулся до роскошного букета белых лилий.
– Пожалуйста, лилии можно?
– Да, конечно, берите! Очень красивый букет!
– и женщина выдернула букет из общей массы цветов.
– Сколько с меня?
– спросил я и полез в карман за деньгами.
Женщина назвала цену. Хоть было и дорого, но сердито: белые лилии в начале лета - это круто!
Однако в кармане я нашел лишь горсть мелочи, которой, пожалуй, хватило бы лишь на сверкающую обертку букета. И тут я вспомнил, что оставил крупные деньги в сумке, в бумажнике.
– Кому берешь-то, подружке?
– спросила торговка, улыбаясь.
– Более, чем! Фее!
– отозвался я и кинулся к вагону.
– Извините, я сейчас, мигом! Деньги в поезде оставил! Подождите, пожалуйста!
Но уже объявили об отправке.
– Ой, сынок, да ты же не успеешь!
– крикнула женщина мне вслед.
Пулей влетел я в вагон и подскочил к сумке, раскрыл ее и выхватил из тряпок бумажник.
– Погодите, я уже иду!
– крикнул я через открытое окошко ожидавшей меня продавщице.
Еще через пару секунд я уже был в тамбуре, но тут дверцы предательски захлопнулись прямо у меня перед носом, и поезд сразу же резво тронулся.
– О, нет!
– простонал я, безнадежно ударяя ладонями по толстому стеклу с надписью «Не прислоняться!».
– Что, опоздал?
– спросила меня вышедшая из другого вагона высокая женщина с чемоданом в руке.
– Сорви «стоп-кран», пока еще слабый ход!
– Да ладно, все в порядке... Чего людей зря пугать...
– выдохнул я и медленно поплелся вслед за пассажиркой.
– Значит, не судьба...
От такого, почти спецназовского, броска в вагон и обратно сердце мое учащенно колотилось. Однако, когда я вернулся на свое место, моторчик мой ахнул и почти остановился от удивления: прямо на сидении, где еще несколько минут тому назад, точно «скатерть-самобранка», покоилась газета с кушаньями, лежал теперь... так и не купленный мною букет белых лилий! Это так поразило меня, что я покрылся испариной и во рту у меня пересохло. Я огляделся. За мною по-прежнему восхищенно наблюдал только пацанчик, который теперь, видимо, усваивал уроки того, как должна действовать группа захвата. И я подумал, что опоздал с деньгами лишь по своей рассеянности и от того, что все же отяжелел, очистив «скатерть-самобранку» самым непозволительным образом. Я нежно взял букет и присел на скамью. Поднес цветы к лицу. Свежие, яркие, сочные, шелковистые, как щечки моей феи, они источали дивные ароматы.
– О, Господи, да откуда же они тут взялись!?
– подумал я и почувствовал, как в животе у меня недовольно заурчала потревоженная пища и даже погрозила небольшим спазмом. Малыш, которого кое-как утерли бабуси, протянул мне теплую бутылочку с минералкой и заговорщически подмигнул. Я тоже моргнул ему глазом и, взяв «баклажку», немного промочил горло. Возвращая бутылку, шепотом спросил у мальца, кивая на цветы:
– Откуда это?
– Тетенька в окошко забросила!
– отозвался он также тихо и покосился на старушек.
– Понятно, - сказал я.
– Спасибо за информацию!
– и снова отодвинулся к своей сумке.
– Да хранит вас Господь, добрая-добрая тетенька!
– сказал я про себя, глядя в окошко. Я был так растроган поступком цветочницы, что не мог больше говорить. Немного успокоившись, поглядел на часы. Ну вот и все - следующая остановка минут через двадцать, и там меня ждет Прасковья... Я улыбнулся, вздохнул и, понюхав цветы, стал думать о нашей встрече. Колеса по-прежнему считали стыки на рельсах, а вагон-подлодка, качаясь, мчал меня по бушующему зеленому морю лета.