Клад отца Иоанна
Шрифт:
Я почувствовал себя просто Сильвестром Сталлоне[3], прибывшим на встречу с юными зрителями. А может быть, вот так встречали жители города Бейрута святого Георгия, пленившего страшного змия?
– Вот, ребята, познакомьтесь, это Жора!
– представила меня Пашка.
Девчонки сразу зашушукались, а пацаны с интересом разглядывали мои достоинства, точно я был не простой школьник, а былинный богатырь, сумевший победить и грозного Водокруча, и топь болотную, и свирепых диких псов. Не испугавшийся ни бурь, ни гроз, ни холода и голода, ни комаров, ни змей, ни медведей и спасший для них прекрасную старосту.
– Привет, ребятишки!
– приветствовал я «зернышек»
– Здравствуйте!
– почти хором, не сговариваясь, ответили те. Тут же из толпы выделилась одна беленькая девчушка, лет десяти, в легком сиреневом халатике и, подойдя ко мне, дотронулась до сумки.
– Так вы и есть тот самый Жора-обжора!?
– спросила она восхищенно.
Однако, поняв, что сказала что-то не то, виновато улыбнулась и добавила сильно смущаясь:
– Ну, Жора? Георгий?
– Я пришел к ней на помощь:
– Ты хочешь сказать - Георгий Толстый, так? Конечно же, это я! Разве не видно?
– усмехнулся я и весело добавил: - Это я Жора-обжора и есть! Рад вас всех видеть!
– говорил я, поглаживая «зернышек» по головам и похлопывая по спинам. А потом, вспомнив о гостинцах, раскрыл пакет и громко объявил:
– А ну-ка посмотрите, что я вам привез!
Мальчишки и девчонки восторженно загудели.
– Ну все, все, ребятки, не утруждайте нашего гостя!
– захлопала Пашка в ладоши.
– У него была трудная дорога. Давайте-ка лучше готовьте чаепитие, а я пока покажу Жоре наш лагерь.
Дети быстро разобрали мой пакет и побежали к палаткам, живо обсуждая гостинцы и их дарителя.
– Уф-ф!
– выдохнул я, утирая пот со лба.
– Ну, прямо «Каникулы Бонифация»[4]. Ах, сестрица, ты, видать, дала мне слишком крутую рекламу!
Пашка ничего не ответила, только мягко улыбнулась. Когда мы вошли на территорию лагеря, к нам навстречу вышла высокая, крепко сложенная женщина в спортивном костюме.
– Вот мы и прибыли!
– устало доложила Прасковья.
Подняв на лоб солнцезащитные очки, женщина внимательно осмотрела меня и, улыбнувшись, сказала:
– Здравствуйте, Георгий!
– Здравствуйте, Людмила Степановна!
– живо отозвался я и поклонился учительнице.
– Каков герой, а!
– кивнула она Пашке.
– Ну, просто победоносец!
– Да ладно, со мной одни проблемы...
– смущенно отозвался я, а потом быстро расстегнул сумку и извлек оттуда небольшую, но яркую коробочку с конфетами-трюфелями.
– Это вам, Людмила Степановна, маленький подарочек от меня и моих родителей.
– Ой, ну спасибо, Георгий! Вы просто балуете нас...
– заулыбалась учительница и, спохватившись, сказала Пашке:
– Прасковья, проводи гостя в его палатку, а я уже распорядилась, чтобы грели чай. Сейчас немножко перекусим.
– Хорошо, Людмила Степановна, - отозвалась староста.
– Ну, Георгий, располагайтесь, будьте, как дома...
– подмигнула мне учительница и вновь опустила очки на свои глаза - большие, карие, веселые и очень добрые.
Лагерь «Зёрнышки» состоял из десяти пестрых палаток. В пяти четырехместных жили ребятишки. Еще были две двухместные: одну занимали Людмила Степановна и Пашка, а в другой коротали ночь руководитель проекта отец Григорий и его верный помощник монах Феодор. Одна палатка, самая большая, была штабная. Еще одну отвели под товарный склад, а вот в десятой палаточке, притулившейся между штабом и складом, и в которой находился временный лазарет, разместили меня. Тут было довольно уютно и просторно, так что я устроился вполне прилично. Кроме палаток, в лагере имелись еще два навеса: один для дров, а под вторым располагались кухня и столовая. Пищу готовили на походной печи, наспех сложенной из старого кирпича, а ели, сидя на лежащих рядом бревнах, поставив миски и кружки на сосновые и березовые чурбаки. На окраине лагеря имелся санузел, где были два биотуалета и еще невысокая перекладина, на которой висели пластмассовые умывальники. Оградой лагеря являлась лишь клейкая лента, натянутая в один ряд на вбитые в землю колья высотой всего в один метр. Похоже, у «зернышек» врагов не было, так как они почти не заботились о безопасности и сохранности своего добра. Да и кому пришло бы в голову вредить ребятишкам, приехавшим сюда не ради праздного времяпрепровождения, а для того, чтобы помочь селу вернуть его святыню - храм Преображения Господня!
После дружного и веселого чаепития в лагере провели общий слет, на котором были подведены итоги прошедшего дня и намечены планы на завтра. А потом Людмила Степановна послала мальчишек сооружать на поляне костер «в честь почетного гостя», чтобы угостить его печеной картошечкой, а девчонки остались на кухне мыть чашки и прибираться. Пашка, под предлогом познакомить меня с окрестностями лагеря, отпросилась у учительницы, чтобы сходить на озеро. Я взял сменную одежду и полотенце, а Прасковья облеклась в халатик, испещренный нежными граммофончиками вьюнка.
Солнце наконец утомилось и нехотя покатилось прочь, за вершины блестящих сосен. Жара сразу заметно спала, а ароматы леса и луга стали еще гуще и томнее. Мы шли по неширокой пыльной тропке, петляющей средь луга и молодой сосновой поросли. Кое-где в высокой траве еще искрились медунички, золотились последние примулы. Паша шла легкой походкой, босиком, чуть впереди меня, в одной руке несла шлепки, а в другой - полотенце. Она рассказывала об окрестностях, а я слушал рассеянно, наслаждаясь ее красотой и упоительной прелестью летнего вечера. И еше удивлялся тому, какие же долгие стали дни! Уже столько всего повидал и пережил я сегодня, а сутки еще не кончились и продлятся не менее пяти часов... Целых пять часов! И что еще новенького принесут они мне на закате этого бесконечного дня?
Тропка вывела нас к пологому песчаному берегу озера. Дно, с гальками и ракушечками, просматривалось на несколько метров от берега, а уж потом начиналась глубина. Похоже, это было излюбленное место ребятни. Купаться тут было одно удовольствие! Не останавливаясь, Пашка вошла в воду и ахнула:
– Какая вода! Молоко парное...
Я опустил в озеро руку. Да, водичка и впрямь была тут, наверное, как в Красном море, такая чистая, теплая, мягкая... Прасковья вернулась на берег и бросила шлепки на песок. Я, живо сняв тенниску и разложив ее на зарослях камыша, принялся расшнуровывать свои кроссовки.
– Надо тоже было обуть тапки или идти босиком!
– подумал я, освобождаясь от обуви.
Когда же я вновь распрямился, то увидел, что Прасковья, уже оставшаяся без халатика, не спеша входила в прозрачную зеленоватую воду. На ней был лишь простенький (совсем не модный) желто-голубой, с малиновыми вкраплениями, купальник. Но как же он шел ей! Я вмиг сорвал с себя бриджи и бегом бросился ей вдогонку. Обогнал, обдав веером радужных брызг, и совершил мастерский прыжок на глубину озера. Девчонка от неожиданности взвизгнула и рассмеялась, а потом тоже нырнула в набежавшую на нее волну. Мы плескались, брызгались и резвились долго. Спохватились лишь тогда, когда солнце уже окончательно исчезло за лесом, и первые лиловые сумерки заиграли над лагерем.