Шрифт:
Роджер ЖЕЛЯЗНЫ
КЛАДБИЩЕ СЛОНОВ
Они танцевали...
...На Балу Столетия...
...На Балу Тысячелетия...
...На самом волшебном из всех Балов...
...И ему хотелось сокрушить ее, разорвать на куски...
Мур не видел павильона, по которому он двигался в танце, не замечал сотен безликих теней, скользящих вокруг, не удостаивал вниманием разноцветные светящиеся шары, проплывающие над головой.
Он не ощущал запахов, кроме одного - первобытного запаха вечнозеленого реликта Рождественских времен, который медленно вращался на пьедестале в центре зала, роняя несгораемые иголки.
Все казалось далеким, отстраненным, пережитым. Ушедшим.
Еще несколько минут, и наступит Двухтысячный...
Леота трепетала на сгибе его руки, как стрела
До наступления Двухтысячного оставались считанные секунды. И вот... Музыка раскололась надвое и срослась воедино, а шары засияли дневным светом.
"Все как тогда", - вспомнил Мур и усмехнулся.
Огни погасли. Чей-то голос произнес ему и всем остальным чуть ли не в самое ухо:
– С Новым Годом! С Новым Тысячелетием!
...И он сокрушил ее...
Никому не было дела до того, что происходило на Таймс-сквер. А там огромная толпа смотрела трансляцию Бала на экране размером с футбольное поле. Даже темнота в павильоне не была помехой для веселящихся зрителей в инфракрасном свете они отлично видели прижимающихся друг к другу танцоров. "Может быть, именно мы сейчас - причина неистовства этой переполненной "чашки Петри" за океаном", - подумал Мур. Это было вполне возможно, если учесть, с кем он танцует. Его не беспокоило, смеются они над ним или нет; слишком близка была цель, чтобы беспокоиться о пустяках. "Я люблю тебя!" - мысленно произнес он. (Чтобы предугадывать ее ответы, он проигрывал диалог в уме, и это делало его чуточку счастливей.) Шары замерцали, и Мур снова вспомнил прошлогодний Бал. Пошел снег; снежинки, будто крошечные осколки радуги, падали на танцующих; медленно тая, между шарами проплывали рулончики серпантина; под сводами павильона, ухмыляясь, кружились воздушные змеи, разукрашенные под китайских драконов.
Танец возобновился, и Мур попросил ее, как год назад:
– Пойдем куда-нибудь. Хоть минуту побудем наедине.
Леота подавила зевок.
– Нет. Мне скучно. Еще полчаса, и я ухожу.
У нее был красивый грудной голос. Самый красивый из всех женских голосов.
– Почему бы нам не провести эти полчаса в одном из здешних буфетов?
– Спасибо, я не хочу есть. Я хочу быть на виду.
Мур Первобытный, почти всю жизнь продремавший в затылочной доле мозга Мура Цивилизованного, с рычанием встал на дыбы. Но Мур Цивилизованный, боясь, что он все испортит, надел на него намордник.
– Когда мы увидимся?
– мрачно спросил он.
– Может быть, в День Штурма Бастилии, - прошептала она.
– Liberte, Egalite, Fraternite...
– Где?
– Под куполом Нового Версаля, в девять. Если нужно, я устрою тебе приглашение.
– Буду весьма признателен. ("Она заставляет тебя унижаться!" - злобно вставил Мур Первобытный.)
– Хорошо, в мае ты его получишь.
– А сейчас ты не уделишь мне денек-другой?
Она отрицательно покачала головой. Голубовато-белый локон обжег его щеку.
– Время слишком дорого, - прошептала она с пафосом и вместе с тем иронически, - а дни без Балов - бесконечны. Ты хочешь, чтобы я отдала тебе годы своей жизни.
– Да.
– Ты слишком многого хочешь.
Его подмывало послать ее к черту и уйти, но вместе с тем ему хотелось быть с нею. Ему было двадцать семь, и весь 1999 год он прожил в мечтах о ней. Два года назад он решил, что пора жениться - его достаток вполне это позволял. Не найдя невесты, которая сочетала бы в себе лучшие черты Афродиты и цифровой вычислительной машины, он направил свое честолюбие в другое русло. Ему удалось получить приглашение на "Новый Год на Орбите". Для этого ему пришлось объездить весь свет, не раз пересекая Международную демаркационную линию, и расстаться с месячным заработком. Но на Балу он встретил Леоту Матильду Мэйсон, Принцессу Спящих. Стоило ему увидеть ее наяву - и он напрочь забыл о цифровой машине. Он влюбился. Вернее, позволил себе влюбиться. Во многих отношениях он был старомоден. Разговор между ними длился ровно девяносто семь секунд, из них первые двадцать ушли на обмен холодными стандартными фразами. Но он все же добился от нее обещания потанцевать с ним на Балу Тысячелетия в Стокгольме. Весь год он сгорал от нетерпения, браня себя за то, что чересчур поддался ее чарам. И вот теперь он услышал, что ей скучно в самом красивом городе мира и что она намерена удалиться в свой "бункер" до Дня Штурма Бастилии. Вот когда Мур Первобытный осознал то, что Мур Цивилизованный, возможно, знал уже давно: когда они встретятся снова, Леота будет старше на два дня, а он на полгода. Для Круга время застыло: "холодный сон" позволил сбыться мечте нарциссов. Но старение так и осталось ценой полнокровной жизни. А у Мура не было ни малейшего шанса. Легче стокгольмской снежинке сохраниться в Конго, чем ему остаться с Леотой наедине, в стороне от глаз членов "Клуба ледяных гробов". (Лауреат Круга Уэйн Юнгер, похожий на профессионального игрока в гольф, собирающегося преподать урок зеленому юнцу, уже двигался наперехват.)
– Привет, Леота. Пардон, мистер как-вас-там.
Мур Первобытный зарычал и замахнулся дубиной, но Мур Цивилизованный послушно уступил дерзкому богу Круга самую недосягаемую красавицу в мире. Леота улыбнулась. Юнгер тоже. На всем пути до Сан-Франциско, в баре стратокрейсера, в году Двухтысячном от Рождества Христова (два-ноль-ноль-ноль), у Мура крутилось в голове: порвалась цепь времен...
Через два дня он принял решение.
Стоя на балконе, похожем на огромный мыльный пузырь, прилипший к стене одной из Ста Башен комплекса Хилтон-Фриско, он спросил себя:
"Та ли это девушка, которую мне хотелось бы взять в жены?"
И ответил, рассеянно глядя на залив и на транспортные капилляры под носками своих туфель:
"Да. Я знаю: меня ждет большое будущее. И я хочу, чтобы в этом будущем у меня была красавица жена. Леота".
Он дал себе клятву вступить в Круг.
Он понимал, что замыслил подвиг. Чтобы попасть на Олимп, во-первых, требовались деньги. Много денег. Широкие ковры зеленых "Президентов", расстеленные в нужное время и в нужном месте. Во-вторых, необходима была известность. Но инженеров-электриков - талантливых, компетентных, даже вдохновенных - в мире было более чем достаточно. Мур знал: добиться признания будет нелегко.
Он с головой ушел в работу и учебу. Бывало, по шестьдесят, а то и по восемьдесят часов в неделю он читал, конструировал, прослушивал записи лекций по предметам, которые прежде ему были не нужны.
В мае он получил приглашение на Бал и долго рассматривал прямоугольник настоящей атласной бумаги с настоящим тиснением. К тому времени он запатентовал девять изобретений, еще три "дозревали". Один патент он продал, и теперь вел переговоры с фирмой "Аква Майнинг" насчет своей технологии очистки воды. "Если выдержу такой темп, - решил он, - у меня будут деньги".
А может быть, и известность. Теперь все целиком зависело от внедрения его технологии и от того, как он распорядится деньгами. Леота скрывалась в страницах формул, в листах эскизов; она сгорала, пока он спал, и спала, пока он сгорал.
В июне он решил отдохнуть.
"Ассистент начальника отдела Мур, - обратился он к своему отражению в зеркале парикмахерской (его похвальное рвение на службе "Отделу герметической укупорки выходных отверстий аппаратуры высокого давления" обеспечило ему значительное повышение в должности), - не мешало бы тебе получше знать французский и научиться танцевать как следует".