Кладбище ведьм
Шрифт:
– Простите, перебью. Мне надо срочно заниматься вопросами организации, - буркнул он и пожал Крыгину руку.
Ладонь у того была холодной и влажной, словно лягушку потрогал. Едва сдерживая гримасу брезгливости, Грибов поспешил к двери в гостиную. Последнее, что он услышал, было:
– Я вас наберу, если позволите. Через пару дней, как тут всё уляжется! Знаю, знаю одного человечка, он обязательно поможет…
3.
Обычно Наташа спала крепко. Она была не из тех детей, что просыпались по сто раз за ночь, хотели пить или бегали в туалет. Уж если положила голову на подушку, то
Но сегодня вдруг проснулась. Что-то мелькнуло в темноте ее сна, заставив открыть глаза.
Она была в детской на втором этаже бабушкиного дома.
А бабушка уже лежала в гробу на кладбище, мёртвая. Отец уехал. Гости разошлись. Только пьяная мама спит где-то за стенкой и ничего, ничегошеньки не слышит.
В горле пересохло. Наташа перевернулась на спину, заложив руки под голову.
Сон приснился сумбурный и неприятный, из тех снов, которые запоминаются на уровне ощущений и эмоций. В нём вдруг появился Цыган. На голове у него была широкополая шляпа с торчащим гусиным пером (как и всегда, впрочем), изо рта торчала папироса. Наташа заметила, что у Цыгана что-то с лицом. Будто наклеили поверх кожи мятый прозрачный пакет, и он очертил морщины, потянулся извилистыми складками от бровей к подбородку, по щекам. Цыган погладил сухими темными ладонями бороду, а потом звонко хлопнул в ладоши. Он часто так делал – когда смеялся, злился или хотел привлечь внимание.
Шлеп!
Она подумала: «Можно ли проснуться во сне и не заметить, что все еще спишь?»
За окном бесшумно прополз свет фар, осветив дрожащие тени деревьев. Наташа вспомнила минувший день: суетные похороны, гроб с бабушкой, который отвезли на кладбище, заплаканную маму, поминки во дворе – молчаливое сборище каких-то незнакомых людей, которые выпивали и ели, а больше ничего и не делали.
Сон улетучивался и стирался из памяти. Наташа вышла из детской, направляясь в туалет на первом этаже, заметила, что дверь напротив приоткрыта. В тусклом свете настольной лампы Наташа разглядела спящую маму. С ее губ слетали какие-то слова, вперемешку с храпом. Не надо было складывать мозаику, чтобы понять, как сильно мама пьяна. Тормозов у мамы в этом деле не было. Папа поднял её на второй этаж незадолго до отъезда. Уложил прямо в одежде, набросил сверху тонкое одеяло.
– Я вернусь завтра, - сказал он Наташе. Видимо, очень не хотелось Грибову оставаться ночевать в доме рядом с бывшей женой. В дверном косяке на первом этаже он нашёл воткнутую ржавую иглу и до самого отъезда держал её в руке, как какой-то талисман, и время от времени разглядывал с серьёзным видом.
На первом этаже горел свет, растекался из гостиной. Наташа спустилась вниз, мельком увидела часы на стене в коридоре – одиннадцать часов ночи. Не так поздно, как казалось. Зашла в ванную комнату и тут же направилась к унитазу. Быстро сделала свое дело, попутно размышляя, надо ли идти в гостиную в поисках воды, или сразу отправиться на кухню. Когда потянулась к сливу, услышала вдруг бабушкин голос:
Шлюшка пришла сама, никто не звал, да?
Наташа вздрогнула, обернулась. Ванная комната была пуста. Яркий свет разгонял тени. Кто-то снял и убрал с перегородки над ванной занавески, и теперь из стены торчали только две тонкие серые трубки. В углу стояла стиральная машина. Какое-то белье в красном пластиковом тазу мокло на стиралке.
Бабушка при Наташе никогда так не разговаривала. Тон у нее был язвительный, дрянной, как у девчонок в школе, которые постоянно придирались…
Чего забыла-то? На месте не сидится? Чувствует кошка, чье масло съела?
Голос доносился из коридора.
– Баба Ряба? – пробормотала Наташа испуганно.
Ряба. Вырвалось само собой, из прошлого.
Так она называла бабушку в детстве, лет, кажется, до шести. Бабушка очень любила рассказывать сказку про курочку Рябу. Для этого брала внучку на руки и несла в летнюю кухню, где у неё во второй пристройке за сетчатым забором водились куры. Большие рыжие курицы лениво спали на насестах и даже давали иногда себя погладить. Под курицами лежали старые ушастые шапки. Они были забиты золотистой соломой и вот в этой соломе время от времени можно было найти белые или коричневые куриные яйца. Бабушка брала одно такое яйцо и начинала рассказывать сказку:
– Жили были дед да баба, и была у них курочка Ряба.
Яйцо у нее в пальцах крутилось, вертелось, словно ожившее, острым кончиком то вверх, то вниз.
Рассказывая сказку, бабушка возвращалась в дом, зажигала газ, ставила сковородку…
– Снесла курочка яичко, не простое, да золотое. Дед бил-бил, не разбил. Баба била-била, не разбила…
Наташа внимательно слушала, потому что в бабушкином изложении финал у этой сказки каждый раз отличался от «официальной» версии. Между тем бабушка разбивала яйцо о край сковородки и выливала прозрачный тянущийся белок, а следом за ним шлепался желток, который обычно был темного, почти красного цвета…
– А все потому, что яичко это им не принадлежало. В яичке этом собрала ведьма из соседнего поселка столько гадостей, сколько вообще можно собрать. И никто бы его вообще не разбил. Лежало бы яичко, скажем, на холодильнике и приносило бы бабке с дедом одни несчастья.
Яйцо шипело на сковородке, поджаривалось, чернело по краям. Но бабушка словно и не замечала. Она улыбалась и продолжала:
– А тут добрая ведьма мимо бежала, ручкой махнула, яичко упало и разбилось. Только его нельзя было просто так разбивать, иначе все гадости так бы и высыпались на дорожку. Проходящий бы подцепил незаметно, заразился, ну и пошло-поехало. Поэтому, добрая ведьма взяла яичко и зажарила до черноты, а потом скормила Бимке. Он у нас хороший пес, всё сожрет.
Наташа, правда, никогда не видела, чтобы яйцо на сковородке сгорало до черноты. Как только появлялся характерный запах, бабушка уводила внучку из кухни, отвлекала, а она и не запоминали надолго, как любые дети. Про сказку, правда, запомнила. Каждый раз, когда бабушка снова заводила их в сарай с курами, кричали радостно: «Баба Ряба, баба Ряба! Расскажи еще раз! Расскажи про яичко!». Она только улыбалась в ответ.
А сейчас бабушкин голос, обманчиво ласковый, окутал ванную комнату, будто пар:
Я же тебе помогаю, дурочка. Ты, это, сама не решишь эти проблемы. Даже не пытайся. Силёнок не хватит.
Откуда баба Ряба знает, что происходит в школе? О Маше, которая, ну… с которой не надо было связываться вообще?
Тишина.
Бабушкин голос растворился. Или не было его вовсе, а был морок, пришедший в ночной час спросонья.
Наташа выскочила из ванной – быстрее, закутаться под одеяло, закрыть глаза! - и увидела вдруг, что дверь в комнатку под лестницей открыта.