Кладоискатели. Хроника времён Анны Ивановны
Шрифт:
— Может, на губу его хотят посадить, или как там у них это называется? — К Клеопатре опять привязалась мерзкая баба Дрожуха, зубы ее выбивали дробь.
— Что же вы нас раньше не позвали? — укоризненно произнес Родион.
Варвара Петровна посмотрела на него внимательно:
— А вдруг бы они и вас с собой прихватили? Матвей-шалопай им зачем нужен-то? А против вас они давно зуб точат. Как только пришли эти господа, слуга ко мне побежал. Я строго-настрого приказала… ну, после того случая, как эти два оболтуса из Матвеева полка явились… — Она замялась.
— За карточным долгом, — подсказала Клеопатра.
— Я Евстафию приказала: зови господ в гостиную, я сама с ними прежде поговорю. А ты беги за Матвеем. Приехала в гостиную, а там пусто. Хорошо,
— Вы князь Козловский? Извольте следовать за нами.
А Матвей эдак с усмешкой:
— А если не последую?
— Тогда мы будем вынуждены прибегнуть к силе.
— Могу я попрощаться?
Варвара Петровна, до этого сдержанная и почти спокойная, всплеснула руками, подбородок ее задрожал:
— Вообразите! Он у этих двух еще разрешения просит, чтоб тетку родную поцеловать, каково? Не-ет, я найду на них управу! Я генерал-аншефа вдова, меня Родина знает! Матвей, конечно, бездельник, он бутылку любит, он по срамным бабам шляется, но ведь это все по молодости. Обломает его жизнь, и станет он, как все, приличен! Не то я что-то говорю. Клеопатра, не реви! Он нагнулся ко мне, шею обхватил. Я думала, он мне шепнет что-нибудь в ухо-то, объясняя, мол, в рожу большому чину заехал или секундантом где-то опять подрядился. А он мне и говорит: позаботьтесь о сестре, теперь она совсем одна останется.
— Ой, беда моя, — простонала Клеопатра, — не понимаю ничего.
— А может, он из молодого форсу так сказал, Родион Андреевич? Может быть, все это не более чем молодеческие дурацкие подвиги? Слышала я, что от безделья-то молодые люди вытворяют. Объясни мне, старухе.
— Объясню. — С непередаваемой печалью Родион смотрел на Клеопатру. — Это арест. Я не хочу вас пугать, но думаю, дело серьезное.
4
Настоящая беда редко осмысливается нами сразу. Даже смерть мы поначалу не можем воспринять как свершившийся факт. Только что человек дышал и говорил, а потом сердце стукнуло последний раз и грудь опала с последним выдохом. А ты, живой, смотришь на то, что стало уже телом, трупом, и, не желая примириться со свершившимся, думаешь: зачем я ушел на кухню за водой, остался бы в комнате, и он был бы жив! И хочется отвести стрелки часов на пять минут назад, вернуть невозможное.
Так и Клеопатре казалось, не пойди она в сад с молодыми людьми, они бы поговорили быстро л уехали по своим мужским делам. И не было бы этой страсти с арестом. Ах, кабы отвести стрелку на час назад! Но уж если правде в глаза смотреть, то стрелку надо повернуть на много оборотов, чтоб попасть в тот день, когда текла обычная жизнь, обыденность… Но обыденность теперь осталась за чертой, а чертой была ночь, проведенная в баньке. Клеопатре казалось, что она схватила за скользкий русалочий хвост очень важную мысль — самую ее суть.
Теперь ни о чем больше не думай, сосредоточься на главном, загляни в свою душу и лети вниз, цепляясь рукой за осклизлые бревна сруба. Ах, как не хочется туда — в омут1 Она поняла… И больше не было ей покоя ни в эту ночь, ни в последующую.
На острове Буяне на море Окияне стоит Латырь-камень… Она поняла, что судьба руками чертовки Соломин стала выстраивать последовательность событий. Теперь все подчинилось главному желанию Клеопатры. Она чего хотела? Чтоб Родион пришел и полюбил ее навек. Но ведь Родион не мог прийти просто так, если он себе поклялся — не переступать порога дома… Значит, нужно было дать ему серьезный повод, чтоб нарушить эту клятву. Вот тут и подключились темные силы! И как они, оказывается, бывают изобретательны,
Пойдем далее… Родион предполагает, арест — дело рук негодяя Шамбера и их сиятельства Бирона. Но не это важно. А важно, что Родион хоть и твердил, что ничего не может положить к ногам Клеопатры, кроме своей бедности и несчастий, теперь обрел необходимость заботиться о ней. Сейчас Родион только об одном думает, как помочь Матвею, и с рассказами о своих делах будет каждый день являться в их дом.
Клеопатра не просто верила, она знала, что сердце Родиона будет принадлежать ей навек, это неотвратимо, это уже сделано, и вопрос здесь совсем другой: а нужна ли ей сейчас его любовь? Нужна ли вообще любовь, грехом заработанная? Нет! Ценой свободы и, может быть, жизни брата — НЕТ! Она не выйдет к Родиону, сколько бы он ни топтался в гостиной, пересказывая тетушке последние новости. Она будет сидеть в своей горнице, и едой ее будет кусок черного хлеба и вода в глиняной плошке.
Тут ей стало до слез, до боли в сердце, — словно глыба на него легла, — жалко Родиона. Он-то в чем виноват, такой нежный, такой внимательный, она своим нетерпением испортила ему и себе жизнь? А могло бы быть все радостно и светло. Ну искал бы он свой клад., ходил бы с лопатой меж лазоревых цветков лесной герани, а она бы ждала… Да хоть всю жизнь! Зато Матвей остался бы на свободе.
Сжечь надо заклятия, вот что… Хотя пруд тоже подходящее место для мерзкой бумаги, вода размоет чернила, растворит в себе черные слова, Как бы только рыба в том пруду не передохла! Надо Клеопатре проточную воду искать. Но ведь и в пруд дождевые воды попадают. Утечет ее заклятие подземным ручейком. А сколько, однако, в воде всякой колдовской дряни растворено, знахарки на ней болезни заговаривают… Но надо в том утешение искать, что старые, со стертыми ликами иконы тоже по воде пускают [28] , видно, они воду и лечат. Иконы — они намоленные, святые.
28
…старые, со стертыми ликами иконы тоже по воде пускают… — В русской православной традиции отслужившие свой век иконы, не пригодные для новой записи, не уничтожали, а пускали по воде, в реку.
Терзаясь своими тревожными мыслями, Клеопатра думала, что не сможет молиться. Смогла… Прижала к груди больную руку, уткнулась в пол лбом, и потекла молитва горным ручьем.
Все случилось, как и предсказывала Клеопатра. Родион явился уже на следующий вечер. Она увидала его в окно и тут же затворилась в комнате, дав себе слово, что в гостиную ни ногой. Но тетушка, удивленная ее поведением, послала за Клеопатрой приживалку. Можно было сказаться больной, но девушка знала — это не имеет смысла. Если Варвара Петровна желала видеть племянницу, то хоть потоп, она заставит ее в лодке приплыть.
А Варвара Петровна видела, с племянницей творится неладное. Нельзя за один день так похудеть: щеки восковые, под глазами синяки и взгляд пустой, на себя повернутый.
— Слушай, что Родион Андреевич-то говорит, — встретила она Клеопатру. — Уж не ведаю, откуда он узнал, но Матвей не в Тайной. И то хорошо.
Девушка кивнула, не поднимая глаз.
— Я Родиону Андреевичу сказала, что для покупки чиновников денег не пожалею.
— Этот арест мне очень подозрителен, — сказал Родион. — Вины не объявлены, обыск не произведен. В полку про Матвея вообще ничего не знают. Я не говорил об аресте… на всякий случай.