Klangfarbenmelodie
Шрифт:
Аллен осторожно погладил Микка по плечам, потёршись щекой о его макушку, и медленно провёл пальцами по рукам до ладоней, аккуратно убирая их со своей талии и улыбаясь оттого, как протестующе замычал во сне мужчина, но всё равно повиновался, и через несколько минут юноша был уже полностью свободен, проделав такую же процедуру (и получив очередную порцию обиженного сонного ворчания) и с ногами.
Было и правда восемь утра — прекрасное время, чтобы успеть сделать всё, что необходимо, до того, как Тики проснётся.
Приняв душ и немного поморозив
В холодильнике оказались по большей части полуфабрикаты (юноша обречённо вздохнул, качнув головой), на боковых полках нашлись помидоры и твёрдый сыр, а в шкафчике рядом с окном (на нём были светлые занавески) обнаружилась ещё и пачка с макаронами. Аллен, задумчиво кивнув, заглянул в спальню и, улыбнувшись тому, что Тики теперь прижимает к себе большую мягкую подушку, покинул квартиру, с минуты две скитаясь по округе, чтобы разобраться, в каком это районе находится. В итоге, поняв, что, вообще-то, Микк живет рядом с центром (что ни разу не удивило), он направился в магазин.
Примерно к половине одиннадцатого Уолкер был уже вновь на кухне и разделывал свинину, горя желанием запечь её с начавшими подгнивать помидорами и сыром. Готовить что-либо из японской кухни было бы слишком затратно, потому что у Тики ничего здесь подходящего не было, а юноша, вообще-то, работающий поваром, знал много блюд совершенно разных кухонь.
Когда макароны были сварены, а мясо — отправлено в духовку, Аллен, тихо прокравшись мимо спящего мужчины, вытащил из кармана толстовки телефон (Микк заставил его вчера переодеться в свою домашнюю одежду), и также тихо ускользнул на кухню.
— Господин Бак? Доброе утро, — поздоровался он, когда после длинных гудков на том конце провода послышался недовольный и заспанный голос.
— Уолкер? — удивился тот, словно бы ожидавший, что Аллен ему вообще сегодня не позвонит, и прокашлялся, раздав сердитые указания нескольким работникам.
— Что, с самого утра на ногах, господин полицейский? — с беззлобной усмешкой поинтересовался юноша, на что Бак лишь горестно вздохнул.
— Полиция никогда не дремлет, — заметил он устало, и юноша ощутил себя немного… злорадно.
— Во-о-о-т как, — хохотнул он легко. — Ну так чего вам от меня-то надо? Алиса вроде все вам сказала.
— А она тебе и рассказать успела, про что мы беседу вели? — судя по тону, Бак ухмыльнулся. — А про кавалера ее ты знаешь? — поинтересовался он заговорщицки.
Аллен закатил глаза, чувствуя, что уже даже и не краснеет почти. Ну потому что в последнее время на их с Тики связь указывали все, кому не лень, и за это время… в общем, можно было привыкнуть.
— Знаю, — откликнулся он. — А ты как сплетник будешь докладывать, с кем и когда Алиса по углам обжимается?
Бак
— Ну вообще-то я с тобой про банды поговорить хотел, — заметил он, — вот и просил позвонить… Ты бы мне рассказал, кто у вас там с перерезанными глотками валялся несколько недель назад. И кто это с ними сделал. Алиса сказала, обсудить это подробнее можно с тобой, вот и…
Юноша устало вздохнул, на самом деле, не слишком желая вспоминать всё, что было связано с Семьёй, и принялся неохотно рассказывать:
— Это были шпионы Адама, Бак, — без уважительных суффиксов и разных отговорок, потому что тема была серьёзной и настроение на какую-либо вежливость совершенно не было. Да и, на самом деле, Аллен вообще редко был учтивым в разговоре, в отличие от той же Алисы, которая говорила на кэйго. — Напали на меня, и мне пришлось убить их, — спокойно проговорил Уолкер, улавливая задумчивое мычание по ту сторону провода.
Вот за что ему нравился этот коп, так это за то, что он никогда не задавал глупых вопросов и реагировал на все события как положено: без удивлённых вздохов, без обвинительных взглядов, чётко и бесстрастно, как и должен был воспринимать все события полицейский.
— Но ты же обычно никого не убивал, — возразил Бак, и у Аллена отчётливо встало перед глазами, как мужчина озадаченно трёт подбородок. — Что же произошло на этот раз?
— Меня подстрелили, — безразлично ответил юноша, смотря в окно. — Вероятность того, что повяжут, была высока, из-за чего самым оптимальным вариантом было зарезать их.
То, что Уолкер в те дни был ещё и невероятно зол, из-за чего хотелось кого-нибудь убить, он опустил, иначе подумает Бак, что пригрел под крылышком маньяка, а не беглеца.
На самом деле, этой своей жажды убийств, просыпающейся очень редко (и слава богу), Аллен стеснялся и даже немного побаивался ее, потому что каждый раз это напоминало ему об Адаме, о Семье. О наследстве. О чёртовом наследстве, которое с каждым годом принять хотелось всё сильнее. И чем выше становилась эта жажда, тем больше юноша себя ненавидел.
Он ничего не мог поделать, но иногда ловил себя на том, что размышляет о перераспределении расходов, о налаживании связей, о вложении некоторого процента средств в благотворительность, а потом остервенело мотал головой и заставлял себя вернуться к зубрёжке или аранжировке очередной песни.
И ему было противно, потому что Аллен ощущал себя… грязным. Испачканным, испорченным, запятнанным. Он одновременно хотел и не хотел быть наследником. Он одновременно хотел и не хотел вернуться. Он одновременно хотел и не хотел сдаться.
Наверное, именно поэтому юноша и позволил сделать себя бантё — чтобы хоть немного создать видимость занятости и деятельности. Той самой деятельности, которой обучал его Адам.
Да и Неа тогда заставил его перебить всех соперников, при этом будучи таким гордым за брата, что Аллен просто не мог отказаться.