Klangfarbenmelodie
Шрифт:
Юноша говорил и не мог остановиться: слова из него вытекали сами, и, по правде, хотелось сказать намного больше, чем получилось в итоге. Хотелось сказать, как Аллен счастлив, что вышло всё именно так. Как он волнуется за самого Тики и его идиотскую затею убить Адама, от которой мужчина вряд ли откажется.
Какой Уолкер на самом деле пессимист. Хотя, конечно, это называлось больше реализмом — просто невозможно убегать от Семьи, прятаться, бояться каждого звонка или стука в дверь, подозревать каждого встречного и оставаться оптимистом. Аллен прекрасно знал, что однажды их
Что однажды он уйдёт за Адамом, когда тот придёт за ним сам.
Потому что, на самом деле, все эти годы ждал этого, не способный сдаться старику сам.
Мечтающий о том, что есть возможность скрыться.
Мечты должны оставаться мечтами — это Аллен понял ещё в детстве.
— Но ведь… Неа знал, Малыш. Он знал, что я шпион, — сипло проговорил Тики, сильнее сжимая его обтянутые в перчатку пальцы, и сглотнул, отчего-то раскрываясь перед юношей таким внезапно… потерянным. Словно подростком его возраста, у которого из-под ног неожиданно выбили землю. — А потом я и тебе сказал, отчего ты сразу же закрылся.
— Да-а… — выдохнул юноша, — ты сказал… Алисе, и я… я испугался. Потому что этот мандраж, это ожидание — они всегда со мной. Я всегда боюсь, что все закончится, но так и бегу от этого уже одиннадцать лет. И я… очень, очень устал, Тики. И тогда я… почти смирился, — честно признался он, — только во мне… жило это сожаление — что ты не тот, за кого выдавал себя, потому что уже тогда… я был очень к тебе привязан. И когда я пришел домой с простеленным животом, а Неа названивал куда только мог — я думал, слава богу, никто не отвечает, я отмучаюсь, и брат освободится. А потом пришел ты — и пулю из меня вынул.
Мужчина крепко сжал его руку в своих ладонях, легко целуя поверх перчатки, и Уолкер испуганно округлил глаза, совершенно не зная, чего от него ожидать — от такого молчаливого и ошеломленного. Он накрыл его руки второй ладонью и приласкал пальцами широкое гладкое запястье, стараясь всячески восстановить в памяти ту страшную ночь.
Он не знал, зачем это делал, но почему-то считал, что должен сказать про это.
— Ты много тогда говорил, — печально улыбнулся юноша, чувствуя себя совершенно опустошенным этой откровенностью между ними — и очень легким. — Я помню… Ты ругался, просил, уговаривал… И я не спал. Не спал и как мог старался держаться в сознании. И пока ты… работал, — он криво улыбнулся, — я был в сознании, и твой голос — он прошивает все это как красной нитью. Тогда я засомневался, правильно ли настолько не доверять тебе. А потом ты послал Адама прямо в больнице, и…
— Алиса меня поцеловала, — Тики смотрел на их руки закусив губу до побеления, ужасно задумчивый и красивый в этой растерянной серьезности. Он как будто тоже не понимал, чего хотел Аллен, рассказывая ему об этом.
— Д-да… — выдохнул юноша, коротко кивая. — Скажи, Тики… почему ты ответил тогда на вопрос Алисы?
Мужчина взглянул на него неожиданно мягко, словно вспомнил что-то до ужаса приятное, и улыбнулся самыми уголками губ.
— Я был уверен, что она передаст это всё тебе. Я хотел, чтобы ты знал, Малыш, что я не враг и что не обманываю
— Но с чего ты вообще решил, что Алиса настолько близка с Алленом? — не понял юноша, нахмурившись, потому что, странное дело, многие считали именно так, хотя никто и никогда не видел, что не удивительно, Уолкера с «Алисой». Просто потому, что это невозможно. И тут вдруг странная догадка пронзила голову, отчего он вскинул глаза на Микка. — Неужели ты думал, что мы.?
— Ни слова, Малыш… — начал Тики, сдвинув брови к переносице, но Аллен уже почувствовал, как его распирает от чего-то радостного и тёплого.
— Ты ревновал, что ли? — хохотнул он, ласково погладив пальцами ладони мужчины. — Меня ко мне же? — уже в голос рассмеялся Уолкер, жмурясь от переполняющего грудь тепла. Казалось, там будто внезапно солнце встало.
Тики сердито насупился и ехидно протянул:
— Позволь напомнить, что ты тоже ревновал меня к себе же.
— Я ревновал тебя к миловидной девочке в пышных платьях, называющей Кросса хозяином! — расхохотался Аллен, ощутив себя неожиданно легко после всего, в чем признался.
— А я ревновал миловидную девочку к ехидному подростку, который потом и оказался этой девочкой, — закатил глаза мужчина, лениво улыбаясь и качая головой. — Как-то на мексиканский сериал смахивает, — признался он со смешком, — кому скажешь — не поверят.
— А ты не говори — ты ешь, — тут только вспомнив про еду, фыркнул Аллен, так и не в силах скрыть и сдержать улыбки, которая, казалось, просто освещала теперь комнату.
Наверное, потому что сам юноша чувствовал себя чертовой лампочкой, и это было… черт, даже удивительно как-то. И — уютно. Настолько, что хотелось так и сидеть, не отпуская чужих рук, и смотретьсмотретьсмотреть. Тики засмеялся, разрывая их пожатие и щелкая его по носу, и снова взялся за приборы.
— Как я не умер без тебя с голоду… — со вздохом покачал головой он, снова переводя взгляд на мясо в тарелке. — И почему ты работаешь в кафе у Кросса, если по тебе рестораны плачут?
Аллен снова засиял улыбкой. По правде сказать, Микк нашел еще одно его слабое место, сам о том не подозревая — юноша обожал, когда признают его кулинарный талант.
— Несовершеннолетнего в ресторан работать не возьмут, — усмехнулся он в итоге, когда мужчина поднял на него взгляд явно в ожидании ответа. — А я — всего лишь скромный банте.
— Ну-ну, — хмыкнул Тики, — который подрабатывает певицей-вышибалой.
Аллен рассмеялся, чувствуя себя неимоверно лёгким и свободным, таким, словно в груди у него поле цветов выросло, продуваемое всеми возможными ветрами.
— Кстати, — невозмутимо протянул мужчина спустя несколько минут молчания, прожёвывая кусок мяса с сочившимся с него жиром (юноша даже облизнулся, любуясь таким прекрасным видом еды), — о хозяине. Знаешь, как это убивает по отношению к Кроссу?
Аллен поднял правую бровь, искренне не понимая, что имеет в виду Тики, и отложил уже пятую (и последнюю) тарелку в сторону.