Классические мифы Греции и Рима
Шрифт:
Казалось, только теперь шум пробудил чужеземного юношу от тяжелого сна и привел в чувство.
– Что они дедают, отчего такой шум?» – спросил он. – «Скажи, корабельщик, как я попал сюда, куда хотят они меня везти?
– Не бойся ничего, – сказал Пророй, – скажи только, к какой гавани желаешь ты пристать, там мы тебя и высадим на берег.
– К Наксосу, – отвечал юноша, – Наксос мое отечество, и вы будете радушно приняты там.
Лживая толпа поклялась ему всеми богами, что исполнит его желание, и приказала Акойту поднять паруса. Наксос лежал вправо; и когда Акойт направил корабль в ту сторону, закивали ему корабельщики и зашептали на ухо:
– Что делаешь, безумный? Повороти влево!
Акойт изумился и сказал:
– Так пусть же кто-нибудь другой займет мое место! – и, сказав это, сложил с себя свою обязанности шкипера. Глухой ропот послышался в толпе, и Эфалион насмешливо воскликнул:
– Да, в тебе одном ведь все наше спасение! – И с этими словами встал он на место Акойта к рулю и направил корабль в сторону, противоположную Наксосу.
Бог Дионис – а это был именно он
– Это не та земля, на которую вы обещали меня высадить, не здесь желал я сойти! Что я вам сделал? Какая вам слава в том, что вы обманете меня: вас много, а я один!
Мятежная толпа отвечала смехом на слова юноши и крепче налегала на весла; судно быстро неслось по воднам. Вдруг корабль остановился посреди моря, как бы став на твердую землю. Удивленные, с удвоенной силой ударяли корабельщики веслами по воде, поднимали все паруса. Но внезапно ветви плюща, опутали весла, потянулись вверх и обвили паруса. Бог же облек чело свое венцом из виноградных гроздий, взял в руки тирс [9] , обвитый виноградной листвой, и вокруг него стали собираться призрачные образы тигров, рысей и пестрых пантер. Быстро, как бы одержимые безумием или страхом, повскакали гребцы с своих мест. Первым поднялся Медон: спина его была изогнута, тело искривилось, и на нем выросли рыбьи плавники.
9
Тирс (Фирс) – в Древней Греции жезл Диониса, его спутников и участников празднеств в честь этого бога, увитый плющом, виноградными листьями и увенчанный еловой шишкой.
– Что за странный вид у тебя! – воскликнуд Ликабас, и не успел еще кончить, как голова его стала рыбьей и кожа покрылась жесткой чешуей.
Дибис хотел упереться веслом, как вдруг его руки срослись и превратились в плавники. Кто-то распутывал канат, и вдруг глядит: а у него рук уже нет, ноги превратились в рыбий хвост, и он прыгает в волны.
Со всех сторон бросается превращенная толпа в море, то ныряя в глубь, то всплывая на поверхность; дико кружатся и тиснятся они, превратившись в стаю дельфинов. Из двадцати корабельщиков уцедел только один Акойт, хозяин корабля; он все время стоял испуганный и дрожал от страха, пока подошел к нему бог и не ободрил его словами:
– Не бойся, Акойт, и направь корабль к Наксосу.
Прибыв на остров, Акойт принес могущественному богу благодарственную жертву за свое спасение.
17. Пенфей, Агава и Дионис
(по Эврипиду „Вакханки")
Юный бог Дионис странствовал но земле, распространяя всюду дар свой, веселящий сердце – живительный плод винограда. Благо было тем, кто признал его богом, могучим сыном Зевса; но страшная кара ожидала всякого, кто не хотел признать Диониса и приносить ему жертв. Дионис странствовал не один: его сопровождала многочисленная толпа восторженных женщин, менад. Менады – его непобедимое войско. Вооруженные обвитыми плющем тирсами, восторженные, полные мужества, одаренные от Диониса неодолимой силой, прошли они с богом своим всю Азию и проникли даже до далекой Индии. Всюду на пути своем Дионис распространяя свой культ и осчастливливал людей своими благодатными дарами; всюду основывал города, устанавливал законы. Прибыл он наконец и в Европу, и прежде всего пожелал посетить родной город свой Фивы; но здесь-то и встретил он больше всего противников, не желавших признавать его богом.
В Фивах царем был в ту пору Пенфей – сын Агавы и порожденного землей витязя Эхиона, которому передал царство престарелый дед его, Кадм. Мать Пенфея, Агава, как и сестры ее, не раз обижали мать Диониса Семелу; не раз утверждали они, будто Диониса родила Семела не от Зевса, а от смертного, и будто за неправду Громовержец спалил Семелу огнем, а горницу ее разгромил своими перунами. Пенфей поверил злым женским речам и, завидуя славе родственника, гордец, никак не хотел почтить его.
Дионис пришел отомстить Пенфею и доказать свою божественность. Вначале мать Пенфея, сестер его и всех жен и дев Кадмова города Дионис привел в вакхическое исступление. Побросав веретена и ткацкие станки, поспешили они в Кифеpонские леса и там, на скалистых горах, под тенью вечно зеленых пихт совершали служение Дионису. Даже Кадм и провидец Тиресий, маститые старцы, давно уже признавшие божественность Диониса, собрались идти в Киферонские горы, чтобы достойно почтить Дениса бога. Но навстречу им попался юный властитель Фив – Пенфей, возвращавшийся домой после недолгого отсутствия. Он уже слышал, что фивянки ушли из города на праздник, что блуждают по лесистым горам, водят хороводы во славу обретенного бога. Разгневался Пенфей, услыхав о служении новому богу, развращающем, как ему думалось, людские нравы. Он уже велел схватить и ввергнуть в темницу нескольких вакханок, надеялся также удержать и образумить мать Агаву и теток – Ино и Автоною.
Всего же больше хотелось Пенфею схватить предводителя иноземных вакханок – этого скомороха, этого волшебника, доведшего фивянок до такого исступления; а он и не знал того, что этот волшебник – сам Вакх, да и никто не подозревал в нем бога. Дабы вернее отомстить Пенфею, Дионис принял вид служителя Дионича, явился цветущим, чернооким, длиннокудрым юношей, с белым, нежным, почти женственным лицом. Не диво, что фивянки были без ума от очаровательного юноши; но что Тиресий и Кадм, маститые старцы, увлеклись им, этого Пенфей понять не мог.
И привели ему слуги скованного юношу, которого искали.
Они рассказали, как нашли его на Киферонской горе, как сам он отдался им охотно, как, улыбаясь, велел связать себя и вести к Пенфею. Повидали они также, как вакханки, заключенные Пенфеем в темницу, сами сбросили с себя оковы и как бродят теперь с подругами по горам и величают бога, подавшего им спасенье. Не образумило Пенфея это чудное происшествие, и с язвительною усмешкой подошел он к своему узнику, внушившему даже грубым служителям благоговейный ужас. Бесстрашие чужеземца, его спокойный, полный достоинства вид и уверенность, что могучий бог защитит его от насмешек и угроз юного властелина, также не образумили Пенфея; он повелевает сковать юношу и привязать к яслям в темной конюшне, спутниц же его, менад, продать в рабство или засадить за ткацкий станок.
Узника увели; сам властитель пошел за ним и желая самолично приковать его к яслям; но тут помрачил бог Дионис разум Пенфея. Быка, находившегося у яслей, принял царь за волшебника-юношу и, в поте лица, задыхаясь от бешенства, принялся крутить его веревками по коленам и копытам.
А юноша сидел себе спокойно и глядел на него, как вдруг потряслись палаты Пенфея, дрогнули мраморные колонны, движимые невидимой Вакховою силой; над могилой Семелы, там, где она, пораженная молнией, сгорела в огне Крониона-Зевса, поднялся огненный столб. Увидев это, Пенфей подумал, что весь дом его объят пламенем; в ужасе заметался он то в одну, то в другую сторону, стал звать слуг тушить огонь; но напрасны были все старания слуг. Думая, что узник освободился от оков, се обнаженным мечом побежал он во внутренние покои своего дома и в преддверии встретил призрак Диониса. Полный ярости, бросился он на этот призрак, ударил его мечом и подумал, что поразил его. Вдруг рухнуло все здание; пораженный Пенфей выронил меч из рук и упадал, а узник между тем спокойно вышел из разрушающегося здания и поспешил к вакханкам, в страхе глядевшим на разрушение дома: знали они, что это дело Диониса. А затем и Пенфей вышел из обрушившихся покоев; помутился ум его, все еще ищет он чужестранца, ускользнувшего из его рук, а юноша – перед ним, и без страха, спокойно выслушивает его угрозы. В это время пришел пастух из Киферона и вот что рассказал о виденных им оргиях фивянок.
– Рано утром, – говорил пастух, – гоню я стада свои на гору и вижу три хора вакханок: в одном заметил я впереди всех Автоною, в другой мать твою, Агаву, в третьем Ино. Bcе эти жены и девы лежали, объятые дремотой. Одни, прислонясь к ветвистым пихтам, другие, беззаботно раскинувшись на покрывавших землю дубовых листьях. Малейшей нескромности я не заметил ни в лицах их, ни в одежде; не были они отуманены, как говорил ты, ни вином, ни звуками флейт. Вдруг послышался в горах рев быка; громко воскликнула тогда мать твоя и стала будить вакханок, возвещая им, что слышала рев быка. Пробудились юные и старые; встали, сошлись пестрой толпой; распустили они сплетенные волосы, перевязали пеструю оленью шкуру, покрывавшую их, и стали опоясываются змеями, а змеи кротко лобзали их ланиты; увенчанные плющом и дубовыми ветвями. Брали вакханки на руки волчат и кормили их грудью. Одна взяла в руки посох, ударила им по скале, и из скалы звучно заструился источник чистейшей воды; другая ударила посохом о землю, и бог послал источник вина; из земли же текло молоко от малейшего прикосновения к ней; потоки меда лились из зеленых листьев тирса. Когда бы тебе пришлось все это видеть, молитвой почтил бы ты бога, над которым издеваешься постоянно. Увидав эти диковинки, все мы, пастухи овец и быков, сошлись потолковать. Между нашими пастухами один, часто бывавший в городе, великий мастер говорить, обратился к нам с такой речыо: «Обитатели святых высот Киферона, не отвлечь ли нам от этой толпы служительниц Вакха Агаву, Пенфееву мать?.. Угодили б мы этим царю». Речь пришлась всем по нраву; мы скрылись в кустах и выжидали. В известный час торжественно замахали вакханки тирсами, призывая бурного Вакха, Зевсова сына, и вся гора, и все дикие звери и птицы откликнулись на этот радостный клик. В пляске пронеслась предо мною Агава. Я выскочил из засады, схватил царицу, она же воскликнула: «Встаньте, мои легконогие вакханки! – мужи преследуют меня… Вооружитесь тирсами и спешите на помощь ко мне!». Тут пустились мы бежать, страшась, как бы не растерзали нас вакханки; но они бросились на стадо коров и быков и проникли в него без железа и оружия. С силой схватила одна мычавшую корову, другие разрывали телят и разбрасывали окровавленные члены их по земле, метали их на деревья. Ярых, круторогих быков повергали на землю тысячи девичьих рук, и в один миг срывали с них шкуры. Подобно птицам легкокрылым, устремились вакханки на города Гизии и Эритреи, что лежат у подножия Киферонских гор, и, как вражье войско, не оставили в них камня на камне. Из домов уносили они детей; на плечах, без всяких повязок несли они их, но не упал на землю ни один ребенок. Полные гнева, бросились на вакханок обитатели тех городов; но тут приключилось неслыханно-странное чудо: острый копья мужей не наносили ран, не капнуло от них у вакханок ни капли крови; девы ж и жены тирсами наносили раны мужам и, не без помощи бога обратили их в позорное бегство. Затем воротились фивянки к источникам, что даровал им Дионис, и смыли с рук кровь… Властитель, прими ты в наш город мощного бога; кто бы он ни был – сила его необорима! Он же, гласит так преданье, нам, людям, принес виноградную лозу. Не будь вина, говорят, не видать бы людям и радости на земле.