Классная дама
Шрифт:
— Что с вами, дорогая моя?
— Шпилька, — я, обезоруживающе улыбнувшись, наклонилась и повозила рукой по полу. — Найдет кто-то из девочек…
— Ну ничего же не случится, даже если найдут! — всплеснула руками Штаубе. — Поднимайтесь, милая, нехорошо, если вас вдруг увидят.
Я удачно покраснела, встала и выпрямилась. Каролина Францевна, покачав головой, вышла.
— Что с тем несчастным человеком, тещей и козой?..
Погоди ты с козой… Зачем я нырнула в туалет для пансионерок, понятно, но зачем сюда зашла Штаубе? Чтобы ее никто не засек, потому что воспитанницам разрешают покидать урок в самых крайних случаях, например, когда вот-вот
Она делала что-то, о чем никто не должен был знать.
Мыла руки.
Глава двадцать восьмая
— Пихтовое масло заказал Алмазов, — сказала я, глядя в пустоту, — но Алмазов добровольно уехал. Мог он бутылочку просто отдать? Бесспорно. Но если Аскольд считал, что масло куплено для Алмазова, потому что Алмазов его об этом попросил?
— Миловидова? — сразу предположила Софья. — Она плескает себе в питье, чтобы скрыть запах. Или кто-то заправил лампу. Пихтовое масло хорошо при простуде…
— Лампа, козочка. Масло горючее.
— Ты только что об этом узнала?
Нет, козочка, я только что поняла, зачем его покупали. Отбросим Миловидову и ее пьянство, и никто в здравом уме не станет жечь лампу с пихтовым маслом в общежитии. Соседям не придется по вкусу еловая вонь, а где этот запах никто не заметит, особенно сегодня?
— Козочка, тебе нужно спрятать важное письмо. Куда ты его положишь?
— К «Сладострастной поэме»? Ее до сих пор никто не нашел…
Алмазова говорила про жидкий огонь. Как я ее поняла? Превратно. Я рассказывала об извержении вулкана, всем было интересно, а Алмазова промолчала и не поправила меня, но при мне она молчала бы даже под пытками.
Бедная кроха, у меня не было шансов ей помочь. Алмазова была уверена, что брат замешан в заговоре, а еще в заговоре замешана я, а на самом деле?
Это не на Ягу она смотрела со страхом, когда Штаубе вышла во двор и сообщила, что меня ждет начальница и она зла. Штаубе заменяла хворую Калинину, заменяла долго, назначая девочкам любое наказание, какое полагала нужным. И не Алмазов, конечно же, диктовал Анне письмо. Я решила, что он дурак и не проверил, что нацарапала Анна, но это я оказалась дурой с поспешным выводом. Штаубе заставила Анну написать письмо, опасаясь своих ошибок, и почерк свой она не хотела выдавать. Неплохо, но на всякого мудреца довольно простоты.
— Умопомрачительно интересно, но зачем это все? — хмурясь, недоверчиво поинтересовалась Софья. — Ты говорила, все дело в краже казенных денег.
— В хищении, — машинально поправила я.
— А есть разница? — напустилась на меня Софья. — И Штаубе — классная дама, она ничего не может украсть, ты это прекрасно знаешь. Ты сказала — письмо написано для того, чтобы устранить Лопухову и Бородину. Теперь ты придумала новую версию?
Не знаю. Но жидкий огонь — это масло. Возможно, в письме, которое я не дочитала, сказано что-то об этом. Алмазова мучилась, брат избегал принимать ее слова за правду, что бы она ни говорила — про письмо, про знаки в красном коридоре, про Штаубе… Он мялся и выбирал посредником то меня, то отца Павла, а Штаубе заметала новый след — бутылочку с пихтовым маслом.
— Софья Ильинична!
Я застыла на пролете лестницы. Ветлицкий не торопясь спустился, подождал, пока я тоже сойду, протянул мне руку, я притворилась, что не заметила.
— Справитесь без меня, господин полковник? — уточнила я снисходительно. — Молебен состоится?
Черта с два, опять-таки черта с два, я никогда не могла его вывести из себя даже пьяного. Не по зубам мне сей орешек, надо смириться.
— Вы на меня сердитесь, Софья Ильинична, — неприятно улыбнулся Ветлицкий. — Полно, одно ваше слово, и мы вернемся к нашему разговору. Обещаю, на этот раз мое поведение будет достойным. А сейчас сделайте одолжение, вы слишком хороши для того, чтобы путаться у меня под ногами.
Я потянула носом воздух. Софья, которая все это время демонстративно молчала, опомнилась, пнула меня локтем под ребро. Козочка, что за манеры? Он трезвый.
Мне нужно спуститься в храм, Ветлицкий пойдет за мной, едва смекнет, что я имела в виду все его указания. Но вот я свернула в нужный коридор, а погони все не было, и Софья снова напомнила мне про беднягу и козу.
Коза терпит… Лестница в красном коридоре покрыта ковром, отменным горючим материалом. Кто знает, что если пожар на лестнице начнется внизу, то спасаться надо через пламя? Катастрофа в Капруне, сто сорок девять человек, которые выбрались из горящих фуникулеров и отправились вверх по тоннелю. Большинство не прошли и пятнадцати метров — их вернее огня прикончил угарный газ. Двенадцать человек послушали бывшего пожарного и пошли сквозь огонь — жизнь была им наградой за смелость и веру в знания.
— Знаки, которые стирала Алмазова — обозначения, где лить масло, — проговорила я. Софья молчала, всерьез испуганная. Я стояла перед дверью с двухвостыми львами. — Ну что? Последнее доказательство?
— Ужасно, то, что ты говоришь, — дрожащим голосом выдохнула Софья. — Дикость и варварство! Устроить пожар, убить людей?
Я, не споря с ней по сути, ухмыльнулась: пытать задержанного, надеясь, что он в чем-то признается, для нее допустимо. Ни разу у нас не было разговора про несчастную Лопухову. Фрейлину, которую забили до смерти из-за единственной невнятной улики. А что говорить про остальных? Что тебе грозило, козочка, ты хоть представляешь?
— Если Штаубе знала похожий случай, а он скорее всего был, не обязательно на храмовой лестнице, где угодно… но если не знала она, могли знать другие.
— Кто — другие, и зачем ей все это?
Понятия не имею, и версии будут ни на чем не основаны. В храме полная тишина, до молебна, если Ветлицкий суетится не зря, несколько долгих часов, я успею. Не могу не успеть. Я стала спускаться, вонь резала слизистые.
— Масло разлили недавно. Храм украшен ельником, до начала молебна запах порядком выветрится, но масло не высохнет. Кто подожжет его и когда? Может, Штаубе, а может, и кто угодно. Императрица ступит на лестницу, огонь охватит все за пару секунд…
Я остановилась, глядя на полустертый знак под ширинкой. Его, несмотря ни на что, отчетливо видно, а вот тонкую линию, уходящую вниз, не сразу заметишь.
Императрица будет идти очень медленно, в ее положении она беспомощна, она перепугается, попытается уйти от огня, но не сможет, за считанные мгновения дым ее задушит, убьет.
Мне надо было изучить красный коридор досконально и снизу доверху, а не только то место, на которое указала мне Перевозникова. Как Алмазова узнала про метку, откуда, когда? В один из ночных визитов в храм услышала, как в красном коридоре шарится Штаубе, а потом со свойственным ребенку любопытством пошла посмотреть, и было это до того, как она написала под диктовку письмо, или после? Бедная, как же ей было страшно…