Клетка судьбы
Шрифт:
Но не могло ли все это быть хитрым планом, чтобы поймать ее? Ему не нужно было изначально спасать ее от смерти. Он мог убить ее, когда приказал король. Жана хотела смерти Аллиссы. Но Кердан бросил вызов, заступился. Он смог уговорить отца, и тот не стал слушать королеву. И когда Кердан сделал Аллиссе предложение, на его лице была доля неуверенности, а еще много одиночества. И ни капли жадности.
Лошади завопили, и Натенек вернулся в лагерь.
— У меня есть ответ.
— Уже? — он сел на спальный мешок и снял сапоги.
— Я
ГЛАВА 7
Аллисса бежала по темному лесу так быстро, как только могла, споткнулась о корень дерева и упала на четвереньки. Кто-то рассмеялся, звук звенел эхом вокруг нее. Она поднялась на ноги и побежала дальше. Шаги стучали сзади. Она увидела впереди меч, торчащий из ствола дерева. Она вырвала меч и повернулась к преследователю. Там стоял Сома, кровь текла из его рта и с ладоней. Он улыбался.
Аллисса закричала и проснулась. Пот покрывал ее тело, ладони дрожали.
— Ты в порядке? — спросил Натенек.
Она повернулась на бок. Было еще темно, звезды было видно за хвоей над ними.
— В порядке, — ее голос звучал слабо.
— Хочешь поговорить об этом?
Кроме ее дыхания, слышно было только сверчков.
— Нет.
— Каждую ночь ты ворочаешься во сне. Порой кричишь. Станет легче, если поговоришь об этом.
— Еще ночь, — рявкнула она. Он не мог оставить ее в покое? — Я уже сказала, что не хочу об этом говорить, — давление на нее не поможет. — И я даже не знаю тебя, — она легла на спину. Ее сны со временем пропадут. Должны.
— Да, но мне кажется, что я знаю тебя, ведь ты — близнец Савенека. Нравится тебе или нет, а я забочусь о тебе.
Что подумал бы брат Аллиссы о ней, узнав, что она сделала? А Рема и Дармик? Они ощутили бы отвращение и не захотели бы подпускать к себе?
— Порой говорить с тем, кто не так близок, проще, — он повернулся, голос стал четче. — Но если ты хочешь поговорить с мамой, я пойму. Прошу, знай, что я хочу помочь тебе, потому что ты — сестра Савенека.
Аллисса глубоко дышала, размышляя. Она не могла уснуть, Сома пробирался в ее мысли. Она могла поговорить об этом с мужчиной, который мог сберечь ее самые темные тайны. Хуже не станет. Она уже ничего не теряла, но могла получить многое.
— Он преследует меня. Каждый раз, когда я закрываю глаза.
— Кто? — осторожно спросил он.
— Сома, сын Жаны, убийца, которого я убила, — она хотела причинить ему боль за все, что он сделал. И она радовалась его крикам. Хотела больше. Как далеко она зашла бы, если бы Одар ее не остановил? От воспоминаний ее почти тошнило. Как она могла так сорваться? Отрубить ему пальцы?
— И что это, по-твоему? — спросил он.
— Вы — убийца. Скажите.
— Думаю, ты уже знаешь.
— Вина, — она забрала жизнь другого, а теперь платила за это.
— Тебе жаль, что ты убила его? — спросил он.
— Нет, — если бы Сома жил, он убил бы больше людей. Она спасла жизни, убрав
— Это совесть.
— Как это отличается от вины? — спросила она, повернувшись к нему. Она видела только силуэт его тела в темноте. То, что она не видела его лицо, рассказывая об этом, помогало.
— Если бы ты убила кого-то и не ощутила угрызений совести за это, это означало бы, что ты бессердечная.
Слезы наполнили ее глаза.
— Он был монстром. Я ненавидела его. Я хотела его убить, — эта часть пугала ее. Желание забрать его жизнь.
— Ощущать, страдать — это быть человеком, — сказал он. — Цени эти чувства.
Слезы катились по ее щекам. Боль, ужас, воспоминания душили ее.
— Вы это чувствуете? — прошептала она.
— Было время, когда я перестал чувствовать. Только так можно было выжить. Когда твоя мама дала мне на воспитание Савенека, я начал снова чувствовать. У меня не было работы важнее, чем воспитание его как своего сына.
— Вы любите его? Хоть он не вашей крови? — хоть он должен был понимать, что однажды Савенека у него заберут?
— Я люблю его как своего ребенка, — он говорил уверенно, и это согревало ее сердце.
— Спасибо.
— За что? — спросил он.
— За заботу о моем брате. За любовь как к родному. Я не могу представить, что он сейчас думает или чувствует. Но я благодарна, что его растил заботливый человек. Достойный человек, — Савенек мог считать Натенека своим отцом. А теперь он знал правду, и что ощущал? Если бы роли поменялись, и Аллиссе сказали, что Рема и Дармик — не ее родители, она была бы разбита. Она бы злилась из-за предательства. Натенек хотя бы знал правду. Он знал, что этот день настанет, он не был слеп, как ее брат.
— Савенек расстроился, когда твои родители пришли и сказали ему правду. К сожалению, мы не успели обсудить дело наедине. Его забрали той ночью. Я не знаю, злится он на меня или нет.
Ее брат должен был понять, что Натенек слушался приказов Ремы и Дармика — императрицы и императора. Он не мог злиться на Натенека. Но мог злиться на ее родителей. А Аллисса? Савенек будет презирать ее за то, что она росла с их родителями? Было странно осознавать, что она была не единственным ребенком ее родителей. Ей придется ими делиться.
— Поспи, — сказал Натенек. — Станет лучше. Пока ты можешь только думать о хорошем. Ты управляешь своей жизнью. Воспоминания не пропадут полностью, они всегда будут в тебе. Но они угаснут, и станет терпимее.
* * *
Лежа на животах, Аллисса и Натенек смотрели на городок Джонтис у границы. Хоть они скрывались за кустом, она ощущала себя открытой. Люди в обычной одежде стояли возле углов и каждого заведения. Их широкие плечи и хищные взгляды выдавали их беспощадность, раскрывали их как солдат Рассека.