Клетка
Шрифт:
Борис решил, что обязательно пойдет на встречу с дознавателем. Следствие началось. Что его ждет, какие подводные камни? Но он будет бороться, правда на его стороне. И он постарается, чтобы эти допросы быстро закончились.
«Не опаздывать», – мысленно повторил он слова звонившего. Как это можно сделать? Надо было хотя бы сообщить, во сколько следует прийти. В его конторе работа начинается в 8.30, но это уже слишком. Он не пойдет к дознавателю в воскресенье ни свет ни заря. Скорее всего, они начинают в девять часов. Пойдет к девяти. А если опоздает, ничего – перетопчутся. Повестки ему не вручили. Может, они вообще разговаривали с кем-то другим, а вовсе не с ним. А он ничего не знает.
Пока Борис задумчиво стоял у телефона, его окликнул заместитель начальника отдела Ивар Борисович Якобсон, недавно переведенный в отдел двигателист, направленный к ним по решению парткома, чтобы укрепить телеметрию как новое техническое направление. Ивар Борисович совершенно не разбирался в электронике, тем не менее он старательно прочитал все необходимые книги и ему надо было поскорее показать всем этим молодым выскочкам типа КГ, что теперь именно он в отделе является реальным техническим лидером в области телеметрии, а конкретно с Борисом Илларионовичем у него сложились отношения необъявленного, но ожесточенного соперничества.
– Неприятные известия? – небрежно спросил Ивар Борисович, презрительно сморщив курносый прибалтийский носик, весь покрытый сеточкой красноватых прожилок. Почему в прожилках? Может, он пьет тайно, хотя ни в чем таком вроде не был замечен. Спросил Бориса, но вовсе не для того, чтобы ему ответили. Просто для того, чтобы Борис отошел от телефона.
– С чего вы взяли? Все просто-таки напросто отлично, – ответил КГ. Он посторонился, но почему-то не ушел.
Якобсон встряхнул русыми волосами, разделенными прямым пробором и спадавшими с двух сторон на уши, набрал нужный ему номер и, ожидая соединения, сказал:
– У меня к вам вопрос, товарищ Кулагин. Спортклуб объединения организует выезд на большой яхте – через Маркизову лужу к фортам, где мы высадимся для приготовления и общественного поедания шашлыков. Собирается интересное общество. Функционеры нашего объединения и несколько человек со стороны. Будут и ваши знакомые. Среди них, между прочим, и прокурор Мессерер. Не окажете ли вы честь присоединиться к нашей компании? Будет очень интересно. Приходите непременно.
КГ ловил каждое слова назначенца по рекомендации парткома. Во-первых, безусловно, это попытка примирения, некоторый показной жест отступления. Во-вторых, такое приглашение показывало, что КГ стал в отделе незаменимым человеком. А также и то, что второй по значению человек в отделе ценит дружбу с ним, ну, а если и не дружбу, так во всяком случае – беспристрастное и даже лояльное его отношение к вновь пришедшему заместителю начальника отдела. Вроде сказано вскользь, между прочим. Но ведь КГ не лыком шит, он видит этого латышского стрелка насквозь: «попытка заискивать, заискивающий тон». Так-так. Неплохой повод поставить его на место. Как говорят рабочие макетной мастерской, – «опустить».
– Мне остается только искренне и от всей души поблагодарить вас за такое лестное предложение. Но в это воскресенье я занят, у меня, к сожалению, серьезная встреча. А так бы я обязательно поехал с вами. Тем более что там будет прокурор Мессерер, давний друг моих родителей. Вот если поездка состоится в следующее воскресенье…
Ивар Борисович не услышал последнего пассажа КГ, потому что на том конце провода, видимо, сняли трубку и замдиректора начал разговор со своим визави. КГ находился в какой-то прострации, он так и остался стоять у аппарата. Борис пришел в себя только когда телефонный разговор Якобсона закончился. Первым ощущением КГ был испуг и стыд за свое неуместное стояние рядом с аппаратом и как бы подслушивание чужого разговора. Этому всему надо было поскорее дать какое-то разумное объяснение.
– Видите ли, Ивар Борисович, мне позвонили и пригласили в одно место по очень важному вопросу, но забыли сказать во сколько.
– А вы возьмите и перезвоните.
– Знаете, в конце концов, это не так уж и важно.
– Ну, а если не важно, так незачем и идти. И, кстати, снимите ваш пластырь. Он немного отклеился и видно, что там уже почти ничего нет. Уберите, а то о вас создается какое-то неприятное и, возможно, превратное впечатление.
Замдиректора бросил еще несколько фраз, связанных с текущей работой, КГ буквально насильно заставил себя что-то ответить. Но это получилось у него крайне невразумительно. Потому что Борис все время думал, что завтра в Манежный переулок надо прийти все-таки к девяти часам.
В воскресенье дул пронзительный вечер, постоянно капал дождь. Была холодная, промозглая погода. КГ чуть было не проспал, потому что всю ночь думал о том, что с самого начала необходимо дать бой этому дознавателю. Следует вести себя предельно жестко и ни в чем не давать ему спуску. Дознаватель представлялся ему огромным звероподобным мужчиной с большими руками, в которые въелась многолетняя грязь, неизвестно откуда взявшаяся, но связанная, видимо, с его долгой и довольно нечистоплотной профессиональной работой по огульному очернению ни в чем не повинных трудящихся нашего социалистического общества.
Всю ночь он репетировал резкие и даже разящие ответы, которые он даст на дурацкие и бессмысленные вопросы дознавателя. Ворочался, кряхтел, а наутро заснул и чуть было не проспал. Вначале осмотрел то, что было под пластырем, – снимать его, пожалуй, рановато. В общем, встал он довольно поздно и поэтому не смог уже позволить себе позавтракать и, приведя себя в порядок, тут же отправился в длинный путь: вначале пешком, потом на метро с пересадкой с ветки на ветку, опять пешком – и вот он шаг за шагом приближается к означенной конторе, расположенной в Манежном переулке.
Борису хотелось, чтобы никто не был причастен к этому его походу к дознавателю. Хотеть хотел. Но тем не менее в вагоне метро напротив себя – ну, не совсем напротив, скорее наискосок, – он почему-то увидел Реликтова и Рецептова. Постарался сделать вид, что не заметил их. Они тоже делали вид. А на самом деле – искоса поглядывали на него и почему-то посмеивались. На остановке «Чернышевская» КГ первым выскочил из вагона, чтобы не столкнуться нос к носу с этими двумя, и, поднявшись по эскалатору, сразу двинулся в сторону Манежного. Чувствовал, что опаздывает, и поэтому временами переходил на бег. Ему не хотелось, чтобы кто-то увидел, что он спешит и тем более бежит, но тем не менее когда он шел, вприпрыжку переходя на бег, по Салтыкова-Щедрина, его обогнал трамвай, и в окне он заметил физиономии тех же самых Реликтова и Рецептова, – ну, никуда от них не деться! – которые внимательно следили за ним и наверняка что-то друг другу говорили.
Наверное, оба смотрели с удивлением, как бежит их технический руководитель. КГ показалось, что не с удивлением, а со злорадством. «Нет-нет, надо обязательно поговорить с Евгением Тимофеевичем. Их обоих следует непременно уволить. С формулировкой: «за утрату доверия». Или еще лучше: «за нарушение режима работы с секретными документами». Пожалуй, мне надо было тоже ехать, а не идти. А с другой стороны, как же это все-таки унизительно – показывать следствию свое рвение и пунктуальность». И, тем не менее, он бежал и бежал, хотя никто не назначал ему точного времени.