Клетка
Шрифт:
– Нет, нет, мы говорим совсем тихо, он ничего не услышит. Я не уйду, пока не буду решительно убежден, что вы окончательно успокоились.
Он продолжал целовать ее шею, потом плечи, грудь. Она покорно позволила ему расстегнуть свою кофточку.
– Здесь нет ничего предосудительного, – говорил он, задыхаясь. – В этом вопросе главную роль играет мадам Гаулейтер. Она обожает меня. Обещаю, у вас не будет никаких неприятностей.
Он посмотрел на ее волосы, стянутые наверх тугим узлом. Попытался снять с ее головы вуалевую косынку, Марина пробормотала:
– Нет, нет, не трогайте, я хочу чувствовать себя немного невестой, не Христовой, конечно, но и не вашей тоже.
– Какой у вас красивый лоб, какие нежные губы…
Она ответила ему, не меняя позы:
– Я просто испугалась, потому что стук был внезапным и раздался совсем рядом. И я очень благодарна вам за то, что вы готовы заступиться за меня. Но не могу принять вашего заступничества. Не сомневаюсь в ваших добрых намерениях, но я, знаете ли, сама несу ответственность за все, что происходит в моей комнате. Вы просили меня уделить вам несколько минут, а прошло уже полчаса и даже больше. Я так устала… Нет, нет, не останавливайтесь, прошу вас, продолжайте, пожалуйста.
– Но вы на меня не сердитесь?
– Нет, нет, что вы. Я вообще ни на кого не сержусь. Продолжайте, пожалуйста. Продолжайте, пожалуйста. Неужели вы не понимаете, как это было бы сейчас некрасиво, если бы вдруг прервали… Как что? И поцелуи, и все остальное. Или вдруг вздумали немедленно уйти. Только говорите тихо. Шепотом, как я. Я так устала… Но я не могу отказать вам в этом. Ведь вы так настойчивы. И потом во мне говорит голос сострадания. Ведь вы арестованы. И при этом так необычно и красиво – виртуально, как вы сказали. Люблю непонятные слова. И я постараюсь дать вам совет. Только не сейчас. Через несколько дней. А сейчас продолжайте, Борис Илларионович. Еще, еще… Не останавливайтесь. Я хочу, чтобы вы почувствовали дорогу в вечность. Боже мой, как я устала…
Когда все закончилось, она выскользнула из его объятий, накинула на плечи шаль, открыла дверь, вышла из комнаты и прошептала из прихожей:
– Идите сюда, милый. Видите? – и она показала на полоску света под дверью соседней комнаты. – Свет горит, и он подсматривает за нами.
КГ подбежал к ней, прильнул к ее шее и долго не отнимал губ. За дверью лейтенанта послышалось недовольное шуршанье.
– Да, да, я ухожу, – сказал КГ и хотел назвать Марину тем тайным именем, которое она ему сказала – хотел, но не мог его вспомнить.
Она, будто бы понимая, что он забыл ее настоящее имя, устало кивнула, подала руку для поцелуя так, будто это вовсе и не ее рука и все произошедшее ее вовсе не касается, и, как-то вся сжавшись и нахохлившись, ушла к себе, ничего не сказав напоследок.
Вскоре КГ уже лежал в своей постели. Он стал вспоминать, не оставил ли он впопыхах у товарищ Толоконниковой что-нибудь из своих предметов одежды. Поразмышлял о причинах своего неожиданно импульсивного поведения, не смог найти ни одного разумного объяснения, но в целом остался собой доволен. Почему он доволен собой? – это удивительно. Жаль все-таки, что не удалось унести домой обычный трофей. Но, может быть, это получится в другой раз. Правда, она сказала, что мы не увидимся. Или увидимся не скоро.
КГ встал, подошел к зеркалу. Отлепил пластырь. Пятно над виском стало совсем бледным. «Наутро пройдет», – подумал он и выбросил наклейку. Да, результаты вечернего визита к соседке носят явно позитивный характер. Тем не менее осталось легкое чувство беспокойства – не будут ли у Марины какие-то неприятности из-за этого лейтенанта из казачества? «В конце концов, я могу все взять на себя. Почему я не могу сообщить мадам Гаулейтер, что все это произошло, например, из-за того, что я к Марине приставал. А она ни в чем не виновата». Приняв такое благородное решение, КГ быстро уснул.
4
На следующее утро КГ проснулся в особенно приподнятом настроении. Он почувствовал в себе бодрости и стойкости больше, чем когда-либо раньше. Подошел к зеркалу, внимательно осмотрел пятно над виском. Все хорошо, даже отлично.
«Скорей всего, через пару дней ничего уже не останется. И все, произошедшее вчера, растает, словно страшный сон. Но пока, пожалуй, придется снова наклеить пластырь».
О следствии как таковом он вначале почти не думал. А потом все-таки вспомнил о нем.
«Да, по-видимому, это какая-то огромная и довольно могущественная организация. Эдакий виртуальный монстр. Наверняка у нее есть тайные механизмы, а значит, и слабые места. Есть некая точка кристаллизации. Как у закаленного автомобильного стекла. Бьешь, бьешь – и камнем, и прутом, – ноль результата. А чуть стукнешь маленьким камешком в уголок – крак, и рассыпалась броня, которая казалась нерушимой. Так и с этой репрессивной машиной, которая спряталась, растворилась в нашей привычной жизни. Надо засунуть руку в темноту, нащупать тайный крючок, выдернуть его, вот машина и рассыплется. Колосс на глиняных ногах. Впрочем, если меня больше не будут беспокоить, я, пожалуй, не стану объявлять им войну. Пусть живут. Я человек благородный и абсолютно не мстительный».
В таком вот благодушном настроении он и отправился на работу.
Ему позвонили как раз в тот момент, когда он почему-то оказался в приемной Полупанова и никого другого там не было. Секретарь отдела убежала по поручению шефа к каким-то профсоюзным функционерам. КГ снял трубку – оказалось, что звонили именно ему. Как они выбрали такое время звонка, что именно он оказался сейчас в приемной?
Сообщили, что на воскресенье назначена встреча с дознавателем.
– Следствие носит предварительный характер. Допросы будут производиться со всей требуемой тщательностью. Мы бережем вас и не хотим переутомлять. Поэтому допросы будут не слишком долгими. Но их будет много. Вам придется навещать нас еженедельно. Потому что все заинтересованы, чтобы ваше дело не затягивалось и было разрешено как можно быстрее. Если вы спросите, почему для встреч выбран именно этот день – воскресенье… Из гуманных, из самых гуманных соображений – чтобы вы не чувствовали себя изгоем общества, могли каждый день вести обычную жизнь и достойно исполнять служебные обязанности. Мы посоветовались с товарищами и заранее предположили, что вы одобрите выбранную процедуру и график встреч. Потому что другие варианты – допросы по ночам с включением яркого света, направленного в глаза, обливание холодной водой, чтобы подследственный не засыпал во время беседы с дознавателем или следователем, подключение нескольких последовательно сменяющих друг друга следователей, – видимо, окажутся для вас затруднительными, вряд ли у вас при этом будет абсолютно свежая голова. Так что, если не возражаете, мы решили придерживаться именно такого расписания. Наверное, вам понятно и так, что пропускать эти встречи просто-напросто запрещено и никакие обстоятельства или причины, которые в обычной жизни считаются уважительными, ни следователем, ни судом приниматься в расчет или учитываться не будут. Манежный переулок – вот куда вам нужно явиться.
Был назван номер дома.
КГ ответил, что очень хорошо знает дом на Манежном, но как ему туда попасть? Насколько ему известно, это «почтовый ящик», абсолютно закрытая контора, которой управляет то ли сын Берии, то ли сын Хрущева. И попасть туда совершенно невозможно.
На той стороне линии кто-то язвительно хмыкнул и произнес что-то типа: «Вот как? Ах, ах, вы так много обо всем знаете». А потом тот же голос добавил довольно строго:
– Возьмите паспорт, вас пропустят. И не опаздывайте, – сказал этот кто-то и повесил трубку.