Клетка
Шрифт:
Когда они уже были в такси, КГ вспомнил о том, что сначала не обратил внимания на этих молодых людей, а между тем это сотрудники его предприятия и очень хорошо ему знакомы. А потом, когда уже говорил с ними, он опять не заметил, на этот раз – как исчезли инспектор и два охранника с ним. «Да, – подумал Борис, – плохо дело. Это свидетельствует о том, что ты, Борис Илларионович, теряешь присутствие духа. Обрати внимание. Эти оглоеды так просто твое дело не оставят. Тебя ждут суровые испытания. Ничего, я еще разберусь с этим секретным ведомством, кто они и по какому праву портят жизнь приличным людям».
2
Какой все-таки замечательно интеллигентный и корректный народ трудился на его фирме «Базальт»! Наклейку на лбу
Только начальник отдела Евгений Тимофеевич Полупанов, полнокровный жизнерадостный человек, который очень любил КГ за трудолюбие и исполнительность, а главным образом – за улыбчивость и нежную показную любовь к начальству и даже иногда после работы приглашал его «зайти к полковнику», то есть посетить рюмочную на углу Литейного и «полковника Пестеля», чтобы вместе выпить по рюмке холодной водки и закусить бутербродом с килькой, встретив Бориса в приемной отдела, озаботился его внешним видом и, не спросив ничего о наклейке на лбу, поинтересовался, все ли у того в порядке. Ведь у Бориса, как ему сказали, сегодня день рождения. Почему же он так бледен и не случилось ли чего особенного с ним сегодня утром?
Может так быть, что они все прекрасно понимают смысл наклейки? Может ли быть, к примеру, что для них всех он уже совсем конченый человек, изгой, враг пролетарского государства, а эта наклейка на лбу – все равно что желтая звезда Давида, пришитая к одежде евреев в фашистской Германии?
В таких беспокойных мыслях проходил рабочий день Бориса Илларионовича. Возможно, источником распространения слухов были как раз юнцы из соседнего сектора, которых он подвез сегодня на такси. Они работали по той ОКР, которую вел КГ в качестве технического руководителя, так что он в некотором смысле был их начальником. Смешные, кстати, фамилии у них, будто специально подобранные, – Реликтов и Рецептов. КГ несколько раз – и вместе, и поодиночке – вызывал их к себе с единственной целью: понаблюдать за поведением молодых людей, и каждый раз отпускал их вполне успокоенный.
Крупнейшее в отрасли объединение, колоссальная по размеру и численности фирма, а эти двое – просто мелкая килька, которая растворилась без следа в трюме огромного корабля под названием НПО «Базальт».
Нет, зря он тревожится. Никто ничего не знает. А если кто-то и узнает, вряд ли станет придавать значение этой абсолютной чепухе. Наклейка на лбу, конечно… А под ней родимое пятно. Пугают меня… Завтра утром и следа не останется от этой кожной печати.
Все шло своим чередом. Приходили сослуживцы, поздравляли с днем рождения. Поднесли бокал шампанского. «Боря, Боря, Боря, Боря, пей до дна!»
Приходили от профсоюзной и партийной организации отдела. Тоже поздравляли. С ними – один из старейших сотрудников – Михаил Арзамасович Сокол. На «сокола» совсем не похож. Седенький, скромный, даже застенчивый. Когда все ушли из кабинетика КГ, он почему-то задержался.
– Борис Илларионович, вы приличный, порядочный человек, зачем вам все эти осложнения?
– Что вы имеете в виду, Михаил Арзамасович?
– Давайте говорить напрямую. Почему бы вам не вступить в партию?
– Да меня вроде никто не приглашал пока.
– Вы на хорошем счету. Я дам вам рекомендацию. Знаете, так нехорошо говорить, наверное… Вы перспективный работник, это поможет вашему продвижению по службе. И вообще…
– Что вообще? Что вы имеете в виду?
– Может помочь снять какие-то ваши проблемы.
– Какие проблемы, на что вы намекаете?
– Я, конечно, не знаю, ничего не хочу сказать такого, извините меня, если что не так, – и он выразительно показал глазами на наклейку над виском КГ. – Если я как-то обидел вас, простите меня, старика.
– Что вы, что вы, ваше предложение – большая честь
Борис подумал о том, насколько было бы опасно принять предложение этого плешивого «сокола». Придется ведь, как говорят, «разоружиться». Хотя за ним ничего нет, но они из всего сделают проблему. На комиссии будет: расскажите то, расскажите это. Позора ведь не оберешься. А сами все знают. Не расскажешь – скрываешь от партии, не разоружился. А расскажешь, все равно в порошок сотрут.
Расскажите, кто ваш отец? Чем занимался? Вы знали, чем он занимался? Почему не сообщили куда следует? На какие средства купили квартиру? Из каких средств доплачиваете вахтерше? А что это за подозрительная связь с девушкой, проживающей на проспекте Обуховской обороны? У нее ведь родители в Америке. Вы что-нибудь рассказывали ей о своей работе? У вас ведь вторая форма, подписку давали. Дело молодое, вы не женаты, это понятно, но надо бы поосторожней быть. С француженкой переписывались. Ну, вы ей не писали. Но она-то вам писала. С какой стати она решила вам написать, вы подумали? Она знала, что вы работаете в режимном учреждении? Рассказывали, чем мы занимаемся? Вы уверены в этом? А мы, например, не уверены. Вас даже в комсомол не хотели принимать. Вам уже было четырнадцать лет, а вы не знали, например, какую должность занимал тогда в нашей стране товарищ Подгорный. Расплакались, вот вас и пожалели. Потому что школьники, неопытные еще комсомольцы. А вы теперь в партию. Не знаем, не знаем… В партию вас… Конечно, нам надо укреплять ряды образованной инициативной молодежью. Но следует все взвесить. В партию вас или правильней на скамью подсудимых… Вот такой может получиться разговор. А если, к примеру, туда, в это ведомство, кто-то кляузу на меня написал, оговорил? У них в парткоме наверняка есть копия. Если сейчас нет, то для комиссии кто-нибудь, какой-нибудь доброхот непременно разыщет и принесет.
Михаил Арзамасович – хороший человек, он, конечно, добра мне желает. Но только вместо защиты все может наоборот получиться. Похоже, КГБ еще не заинтересовался мной. А тут непременно подключат. Сын цеховика, моральное разложение. Кто рекомендовал, Сокол? – Сокола многие не любят. Отчество подозрительное.
И потом неизвестно, что там это ведомство накопало против меня. Подальше мне надо держаться от сомнительных мероприятий, поменьше светиться. Мероприятие оно, конечно, достойное. Вон и Полупанов за рюмочкой намекал мне. И на будущее пригодилось бы. Но не момент.
– Знаете что, Михаил Арзамасович… Я очень вам благодарен за такое предложение. Для меня это большая честь. Но ведь и ответственность. И соответствовать тоже надо. Не уверен, что готов. Все-таки стать членом Компартии Советского Союза… Боюсь, что рано мне. Не дорос еще. Не смогу соответствовать высоким эталонам. Какие мои годы? Думаю, у меня все впереди. А пока… Мне кажется, не потяну. Плохо изучал труды Энгельса, Владимира Ильича. Вопросы языкознания – хотя у Иосифа Виссарионовича и были перегибы, связанные с культом личности, а все-таки он классик, труды его надо знать, да и победа в Великой Отечественной – разве она без Сталина состоялась бы? Нет, я пока не готов. Просто подведу вас. Вы за меня поручитесь, а я вас подведу. Давайте поговорим об этом в другой раз. Через пару лет.
– Ну, как знаете, Борис Илларионович. Я посчитал, что это может помочь. Помочь в ваших проблемах. Но вам виднее. Мое дело предложить.
«Правильно я решил. Лезть прямо в пасть к дьяволу. Тише себя ведешь – лучше спишь, – подумал Борис. – Надо отвлечься. Займусь работой. У меня дел невпроворот».
Пошел в первый отдел, взял тетрадь для секретной работы – почему, интересно, для такой важной работы используют столь ужасную бумагу с грубой, топорной горизонтальной разлиновкой? На такой бумаге пишешь не то что с удовольствием, скорее – с отвращением. Бытие определяет сознание. Ленин, между прочим. Может, и Сталин. Никак уж не Хрущев. И не Брежнев. От них слова путного не дождешься. Не способны. На кабана ходить или туфлей стучать по трибуне ООН – это пожалуйста. Дешевые лицедеи!