Клинок Тишалла
Шрифт:
На взлетной площадке перед Студией «Свежих Приключений», где Тан’элКот надеялся увидеть лимузин Студии, его ждал броневик. В памяти возникло лицо Клирлейка, пожелавшего ему удачи в конце интервью, и оно показалось Тан’элКоту зловещим. Этот легкий прищур, стеклянный блеск в глазах – неужто какой-нибудь техник нашептал ему в наушник, что гостя уже поджидают соцполицейские?
Подозрение холодной струйкой скользнуло по хребту. Он наблюдал через камеры слежения, как Коллберг и социки застали врасплох Кейна.
Взлетная площадка располагалась на крыше невысокого здания, окруженного массивными
Была какая-то больница, поправился Тан’элКот. Теперь вдоль края крыши выстроились такие же броневики, как тот, что привез сюда его. Башни их щетинились пушками, повернутыми вниз и в стороны, перекрывая все подходы к зданию.
Или все выходы.
Один из безликих полицейских махнул рукой в направлении распахнутого люка посреди крыши, и Тан’элКот покорно двинулся туда, сунув большие пальцы рук за ребристые ремни аммод-упряжи. То ли пряжки затянулись сами собой, то ли он слишком туго защелкнул их, забыв про толстый свитер, только дышать становилось все труднее.
Люк вел на темную лестницу – черный прямоугольник, будто разверстая могила. Оттуда тянуло кислым потом, стоялой мочой и жидкой зеленой гнилью, словно лестничная шахта служила зевом некоему трупоеду, медленно дохнущему от заворота кишок.
Тан’элКот замер. К воротам его сознания пробился каким-то образом Ханнто-Коса – робкий, слабый, трусливый Ханнто. А может, и не столь трусливый: Ханнто стал подстрекать Тан’элКот броситься на стоящих рядом социальных полицейских, напасть, крушить, убивать – и погибнуть. Потому что лучше быстрая смерть на пыльном, полном ядовитой мглы подобии воздуха, чем забвение в этом немыслимо гнусном чреве.
Почти все томящиеся в нем души рыдали от страха; сам божественный Ма’элКот требовал осторожности. Ламораку сказать было нечего; его мрачная тень съежилась от несказуемого ужаса в самом дальнем и забытом уголке мозга, ибо с лестницы пахнуло на него Донжоном, Театром Истины.
Оттуда несло Шахтой .
Один из социков подался к нему, и Тан’элКот напрягся, ожидая разряда шоковой дубинки, – и был поражен: полицейский лишь коснулся его плеча затянутой в перчатку рукой и, наклонившись поближе, шепнул через оцифровщик:
– Входите.
Голоса более похожего на человеческий от социальных полицейских Тан’элКоту прежде слыхивать не доводилось.
– Лучше не заставляйте его ждать.
Остальные социки обратили друг к другу слепые забрала, чуть приметно кивая и нервно тиская дубинки, словно им было больно взяться за оружие поудобнее. Мимолетное прикосновение к человеческой сути за серебряными масками превратило тревожный комок под ложечкой Тан’элКота в стылый ужас, пронизывающий до костей. Страшно было даже подумать, что социальные полицейские в состоянии испытывать сочувствие.
Словно то, что ожидало внизу, пугало даже их.
Глубоко и судорожно вздохнув, Тан’элКот шагнул на лестницу, и тьма поглотила его.
4
Внизу
По набитому вонючими тенями длинному, узкому коридору Тан’элКот прошел в просторный зал, раньше, должно быть, служивший конторой; среди груды оклеенных ковровым покрытием досок, разделявших прежде кабинки работников, валялись разломанные столы. То здесь, то там Тан’элКот замечал кучки измученных людей в лохмотьях, оставшихся от простого работничьего платья: одни отчаянно цеплялись друг за друга, другие тихо плакали, иные просто разглядывали тупо бурые пятна на стенах.
Среди обломков попадались части человеческих тел – трех как минимум: тут оторванная рука, там голова, будто разбитый молотком арбуз, здесь намотанные на остатки охладителя для воды кишки. Пол был усеян железными стерженьками – пулями из силовых винтовок; от одной из стен осталось лишь хрупкое, ломкое кружево. Кое-где в грудах сломанной мебели виднелись трупы, пожеванные, погрызенные кем-то – не от голода, но скорей из неутолимого стремления размять челюсти, как пес машинально гложет мозговую косточку.
Как чешет десны младенец.
Смерть от пули была здесь лишь началом. Некоторые играли с трупами: кто-то плел косички из спутанных кишок, кто-то выдавливал глаза и разбирал изувеченные тела по суставам, как заскучавший ребенок ломает старые куклы. У Тан’элКота не оставалось сомнений в том, кем был этот ребенок. Он видел его.
Посреди зала, в спущенных по колено штанах. Ягодицы его дергались между бедрами пустоглазой женщины с раскровяненным ртом. Бугристый череп не давал ошибиться.
Коллберг.
Из одежды на женщине осталась только заскорузлая повязка, прикрывавшая плоскую рану на месте правой груди. На глазах Тан’элКота Коллберг нагнулся к другой груди и впился зубами в вялый сосок. В глаза ему брызнула кровь, но женщина лишь хрюкнула – должно быть, она была полумертва от боли. Коллберг зарылся мордой в плоть, вгрызаясь все глубже и глубже. Тан’элКот поневоле опустил глаза.
Остальные изглоданные тела… У женщин были отъедены груди. У мужчин на месте членов остались лишь глубокие рваные раны. Безгрудые, лишенные чресел тела носили жуткое, созданное мясницким тесаком сходство, точно кариозные зубы, хирургически унифицированные тупым скальпелем.
«И вот это, – горько подумал Тан’элКот, – я избрал в союзники против Кейна и Пэллес Рил.
О забытые боги, что же я наделал?»
Коллберг поднял голову над содрогающейся в агонии женщиной, перехватил взгляд Тан’элКота и по-змеиному вытянул шею: точно кобра под жарким южным солнцем.
– Добро пожаловать ко мне домой, – проговорил он. – Нравится? Мой дизайн.
Тан’элКот промолчал.
Коллберг поднялся на колени и, отодвинувшись от трупа, рассеянно засунул член в штаны, даже не стерев полузапекшейся крови.