Клинок Тишалла
Шрифт:
Стрелы сорвались с тетивы, но Делианн остался стоять.
8
Дождь шел несильный, мелкий – он едва мог отпугнуть ворон от тела Туп.
Старый, усталый, болотистый дождь, тепловатый, точно плевок, грязный, густой от пепла и дыма, которые вполсилы пытался смыть с небес. На белой рубахе Делианна он оставлял смутно видимые блуждающие серые пятна, словно негатив пятен пота. Капли падали в Великий Шамбайген, не оставляя ряби; здесь, на окраине Города Чужаков, воды реки были безнадежно перемешаны с промышленными отходами, смазкой, городскими стоками. Поверхность реки казалась гладкой,
Делианн стоял на песке Общинного пляжа, в паре шагов от кордона патрульных, отгородившего место проведения церемонии. Череда их проходила вдоль всего пляжа, загораживая улицу Ридлин и переулок Флейтиста – живая ограда из затянутых попеременно в алое и черное фигур, преграждающая путь толпе зевак, жаждущих разглядеть погребальную баржу. То здесь, то там Делианну попадались в кордоне знакомые лица, но он всегда отводил взгляд прежде, чем его успевали заметить, и поглубже надвигал на лоб широкополую шляпу.
Патрульные, вперемешку хуманские рыцари Канта и нелюди-фейсы, были одеты в кирасы; вместо оружия они для устрашения толпы держали в руках посохи, окованные яркой медью. Но у каждого на поясе имелось и настоящее оружие: мечи, топоры, булавы и молоты, и холодный блеск в подозрительных глазах патрульных приглашал к смертоубийству. Им было холодно, сыро, мерзко, и они ждали только повода, чтобы сорвать зло на излишне любопытном прохожем.
Весь западный край пляжа за кордоном занимали фейсы и работники «Чужих игр»: кучки скорбящих перворожденных и камнеплетов, пара огров, несколько людей, огриллонов, шестеро или семеро сонных троллей – те, скалясь, жмурили глаза даже в сочащемся сквозь тучи тусклом свете. Самая плотная толпа собралась вокруг паланкина Кайрендал.
Хозяйка «Чужих игр» поднесла платочек к губам. Глаза ее были сухи и не моргали, лицо словно вырублено из бледно-серого льда. Всякий раз, отнимая платочек ото рта, чтобы утереть со лба лихорадочный пот, она открывала взглядам хищные клычки. Дышала она тяжело, словно больная кошка. Многие работники игорного дома открыто плакали; Кайрендал в черной ярости взирала на облака, будто верила, что стервятники ответят на ее бессловесный зов.
Набросив на плечи грязный плащ, уже промокший насквозь под пепельной моросью, и нахлобучив мятую широкополую шляпу, Делианн больше походил на тощего невысокого хуманса, чем на рослого плечистого перворожденного. Чтобы прийти сюда в этот час, чтобы разделить с плакальщиками хотя бы свою отстраненную скорбь, ему пришлось прикинуться именно тем, кем он был на самом деле.
Ирония судьбы заставляла его чувствовать себя хоть немного чище песка под ногами.
С той ночи в Лабиринте он был в бегах – скрывался, прятался, не верил никому, таился по переулкам, ползал под просевшими крышами или через пожарища, питался объедками и не спал. Так голодать ему не приходилось с первых дней на планете, но это мало трогало его.
Аппетит пропал от жара.
Гнойный карман в кости начал расползаться; теперь алые полосы тянулись вдоль бедра, протягиваясь к сердцу. Делианн уже не переставал стягивать к себе Силу, подавляя боль, пытаясь сдержать движение заразы, но эта битва была уже проиграна: ему требовались услуги профессионального лекаря, но не было денег. Те, кто мог бы исцелить его по старой дружбе, теперь работали на Кайрендал.
От усталости и лихорадки он то погружался в мир фантазий и воспоминаний, то вновь возвращался в реальность; порой галлюцинации бывали
Стоило ему закрыть глаза…
…Пламя бьет из кирпичного кольца ввысь, и все в комнате вспыхивает факелами. Коты отшатываются, пока Делианн и Томми лезут в окно, но на улице их тоже ждут солдаты, в обоих концах проулка, и колдовское пламя вспыхивает слишком поздно, арбалетная стрела пробивает Томми живот, минуя позвоночник, но раздирая желудок и почку, и ответный огонь Делианна поджигает дома по обе стороны улицы. «Видишь? – хрипит Томми, зажимая ладонью хлещущую из раны кровь. – Нечего мне было беспокоиться из-за твоего ВРИЧа…», и Делианн несет его на руках, придерживая за плечи, ковыляя через переулок, порывами пламени разгоняя Котов, и Томми бормочет: «Ниела… боги мои, Ниела, возьми деньги, беги… хоть попробуй…», когда еще одна стрела, вместо того чтобы пробить Делианну шею, вонзается Томми в затылок. Череп у вышибалы настолько крепкий, что ему удается сдержать кованый стальной наконечник. Иззубренное острие пробивает изнутри глазницу, вышибая проколотое глазное яблоко – и Томми бьется в судорогах так, что Делианн не может его удержать. Последние слова его «…все в тартарары… Ниела…», и он умирает в дорожной грязи под рокот пожара…
…Пошатнувшись, Делианн едва не рухнул на песок, открыл глаза от неожиданности и, задыхаясь, утер со лба пот рукавом.
Дождь лил все сильнее, из мелкой мороси превращаясь в настоящий ливень. Делианн закутался в плащ и поглубже нахлобучил шляпу.
Песок Общинного пляжа усеивали пакеты из-под еды, рыбьи головы и расколотые куриные кости присыпанные навозной бурой крошкой. Делианн попытался было разбросать мусор ногой, чтобы хотя бы относительно расчистить себе местечко, но докопался лишь до более глубоких слоев отбросов.
Погребальная баржа Туп была шириной едва в размах рук Делианна и почти вдвое длиннее. Сплетенная из камышей, под дождем она размякла и расползалась, словно брошенная на улице соломенная шляпа; по углам ее тлели шипя четыре лампадки на рыбьем жиру. По обычаю тело дриады следовало бы подвесить в ветвях дуба, но на берегу Великого Шамбайгена в пределах города Анханы дубы не росли. Кайрендал пошла на компромисс, объединив обычаи древолазов с порядками перворожденных, так что тельце, вмещавшее когда-то жизнь Туп, лежало на хлипком плоту у берега реки.
Смертная оболочка маленькой жительницы лесов было распялено посреди баржи; лодыжки были привязаны тонкой веревкой – почти шнурком – к одному колышку, запястья – к другому, над головой. В раскрытом рту зияла чернота, глаза слепо взирали на ливень. Так же зиял и длинный разрез, вспоровший тельце от желтовато-алой грудины до перистой поросли в паху. Края разреза прошивала грубая черная нить, а к ней привязаны были еще шнурки, веером расходясь по обе стороны баржи; привязанные к бортам ее, нити не позволяли разрезу затвориться, открывали взгляду печень, желудок и кишки.
Вокруг тела пестрым узором выложены были аккуратно блестящие железки, зеркальца, стразы, присыпанные кусочками подтухшего мяса. Блеск и запах тлена должны были привлечь ворон и стервятников, даже, быть может, орла, чтобы те напитались внутренностями усопшей, начав тем самым растворение смертного тела в породившей его земле, так же, как жизненная сила, двигавшая им, расточилась в потоке Силы. Вот только грязный дождь отпугивал птиц.
Как вынесет это Кайрендал, Делианну было не под силу представить.