Клокотала Украина (с иллюстрациями)

Панч Петро

Тем временем Максим Кривонос, который для отвода глаз оделся в свитку, вошел в хату. Маленькая хата с клетью была чисто выбелена, пол подмазан глиной и посыпан, точно диковинными зелеными ножами, аиром, который лопался под ногами и наполнял хату острым, свежим духом. Колченогий стол, лавки вдоль стен, полати, покрытые узорным рядном, да кое-какая одежонка на жерди над полатями составляли все убранство хаты. Поп сидел на круглой скамеечке у оконца и ладил чуни.

— Здорово, отче!

Если бы не заплетенные в тоненькую косичку волосы, перевязанные узкой засаленной тесемочкой, да не подрясник из

небеленого холста, можно было бы подумать, что над постолами трудится панский служка. Поп был сухонький, остроносый, на маленьком, точно печеном личике кустиками росла бородка, сквозь редкую растительность просвечивали тонкие губы. На худых ногах красовались большие чуни.

Священника звали Серафим. Этим церковным именем только и отличался он от посполитых, ибо, как и они, не умел ни читать, ни писать, а все церковные требы заучил на память еще от отца, который тоже был попом.

— Здоров, пане атаман! — отвечал Серафим тоненьким голоском. — А я мыслю — не заходишь, значит, поехал уже себе на Сечь.

— Потрясись, поп, еще несколько недель. Не приходил Стась?

— Нет... Доведет тебя этот католик до греха!

— И католики не на один салтык [Салтык – лад, склад, образец], поп. А что это у тебя за молотильщики?

— Пришли, яко тать в нощи. Расспрашивал — таятся.

— Должно, из Лукомля. К Григору их...

— Из речей уразумел — к тебе хотят пристать.

— Оно и будет — ко мне.

Батюшка недоуменно захлопал глазками.

— А что, и Лысенков Григор тоже?.. Вот тот медведь?

— Меньше, поп, будешь знать, меньше брехать доведется.

— Что зело, что толико. Виселицы, вижу, мне не миновать, это уж точно.

— Радуйся, отче, — не каждый заслужит такую честь!

— За шляхтича не стою. Того убить — богу угодить.

— А такого, как посессор пан Куценко?

Серафим даже привстал на стуле.

— Пусть бог милует, это ж наш пан, православный.

— Православный? А шлях утыкал головами своих же православных мужиков!

— Ему бог судья! Сказано: «Наущу беззаконные путем твоим, и нечестивые ко тебе обратятся!»

— Что-то больно хитро, поп! Ой, висеть тебе в пекле вниз головой вместе с куценками. Ну, ладно! Твое дело подливать масло в огонь да направлять недовольных к Григору. Вот это будет праведный путь.

Через порог, наклонившись, переступил жолнер надворного войска князя Вишневецкого. После яркого солнца он долго мигал и, должно быть все-таки никого не разглядев, наугад кинул:

— Слава Исусу!

— Здорово, Стась! — ответил Кривонос.

А батюшка только буркнул:

— Скинь шапку — святые образа висят! — Встал и, как вышколенный слуга, вышел из хаты.

— Садись, Стась, — сказал Кривонос, поглядев в оконце, что там делает Мартын. Тот уже беседовал с батюшкой под поветью. — Ну, рассказывай, с чего это в замке поднялась такая суета?

— Завтра все войско выступает в поход, вашмость.

— В поход? — удивился Кривонос. — Как будто не слышно, чтоб была для того причина. Куда?

— Еще не знаю, а пищевого припаса приказано брать на целый месяц.

— А хоть примерно — куда пойдут?

— Будто бы на Низ.

Максим Кривонос долго пожимал плечами: татары как ушли с Ингульца еще весной, так больше и не появлялись. Возле Кучугуров только выпасали табуны лошадей. Может, за лошадьми? Но это под стать разве что диким ватагам. Напасть на Сечь? Так это далеко, и в Сечи, кроме Черкасского полка реестровых, которые присматривают за сечевиками, почти нет запорожцев. Все-таки надо будет на всякий случай предостеречь братов, а то этим магнатам что угодно на ум взбрести может. Им только бы возвеличиться друг перед другом. Однако князь Вишневецкий хоть и спесив без меры, но не лишен ума, и если надумал поход, была тому какая-нибудь причина. И вдруг Кривонос даже по лбу себя хлопнул: «Ну, конечно же, так оно и есть! Помимо всех выдумок про Низ, Иеремия хочет показать по селам свою силу и этим утихомирить край. И, верно, тут же прикажет отобрать у крестьян последнее оружие». Вспомнив про оружие, Кривонос быстро спросил у Стася:

— А сколько князь оставляет войска дома?

Стась и этого не знал. Его рота останется в Лубнах, это было ему известно. Юноша был недоволен: ему не терпелось повидать свет, украинские степи, о которых в Польше рассказывали прямо сказки. А в Лубнах сиди за валами, как в тюрьме. Другого мнения был Кривонос.

— Это хорошо, очень хорошо, что ты, Стась, остаешься дома.

— Почему хорошо? — обиженно спросил Стась.

— Понадобишься! Завтра, как солнце зайдет, приходи к трем дубам. Мне нужно знать, куда двинется князь, сколько людей оставит в казарме, кто и когда будет стоять на часах у ворот и у склада. Понял, хлопче?

— Понял, пане атаман, но...

— Что, страшно?

— Как доведаются...

— Повесят, Стась, и только!.. Может, и еще найдутся честные люди, поговори... осторожно... Я тебе в прошлый раз обещал...

— Нет, прошу пана, не надо, — поспешно отвечал Стась и даже предостерегающе протянул вперед руку.

Максим Кривонос взял его за руку, долго смотрел в прозрачные глаза, потом притянул к себе и прижал к груди.

— Иди! Народ скажет спасибо матери, родившей такого сына.

Стась глубоко вздохнул.

— Мать давно померла... Такой же управитель у нас был, как и в Лукомле.

Мартын на току уже стучал вместе с хлопцами цепом. Он за все время не обронил ни слова. Молотильщики равномерно опускали цепы и искоса поглядывали на него. Увидев Максима Кривоноса, они остановились.

— А четвертый найдется? — крикнул Кривонос.

Четвертого цепа не нашлось, тогда он подошел к Саливону и сказал:

— А ну, передохни малость и послушай, как мы тут будем наигрывать.

Цепы захлопали в лад, но видно было, что Кривонос не ради забавы взялся за молотьбу. Через минуту он и в самом деле наморщил лоб и, оглядев по очереди хлопцев, спросил:

— Григора Лысенко знаете?

— Как не знать? Из нашего местечка!

— А что за человек?

— Человек надежный, — отвечал Саливон. — Вместе на пивоварне работали, только я бондарем, а он у печей.

— Сырое мясо он ест, ваш Лысенко, что ли? Отчего такой лютый?

— И вы были бы лютые, когда б вас посадили на цепь, как собаку. И только за то, что шапки не снял перед паненком. Подумаешь, цаца какая...

Кривонос пристально взглянул на Саливона и, отставляя в сторону цеп, сказал Мартыну: