клуб аистенок

Кулешева Нелли Сергеевна

– Как странно, - позднее рассказывал Шелли Рути, - беспокоишься, боишься, что все пойдет таким вот образом, а потом оказывается все идет абсолютно наоборот, как не мог даже себе представить ...

Он воображал, как он сообщит Дэвису о своей болезни, и Дэвис испугается за себя и за свою жену Маршу. Будет обвинять его или цепляться. Но когда Шелли поднялся по ступенькам на площадку вокруг музея, где слепящее лос-анжелеское солнце выбелило цемент, и подошел к скамейке, на которой сидел Дэвис, и Дэвис повернулся и посмотрел ему в глаза, все стало очевидным: у Дэвиса СПИД, и он пытается придумать, как об этом сообщить Шелли.

– Как Рути и сын?
–

спросил Дэвис после того, как они обменялись этим известием.

– Обоих протестировали, и они в порядке.

Группа детей под руководством учителя прошла по двое мимо скамейки, где они сидели, учительница дала несколько инструкций, и дети, визжа и гигикая, исчезли в дверях музея.

– Почему ты не позвонил мне, Дэвис?

– Потому что узнал я это несколько дней назад, я должен был собраться с силами, не раскисать, не развалиться на части, когда буду тебе об этом говорить. С тех пор, как я услышал диагноз, я не выходил из дома. Ни с кем не говорил. Маршу тоже протестировали: она не больна, но вне себя. Помнишь, она уже много лет три раза в неделю посещала психиатра? Сейчас она с ним разговаривает по телефону остальные четыре дня недели.

Было что-то забавное, как он это сказал, и они оба расхохотались. Но потом Дэвис снова стал серьезен:

– Она очень боится, что я потеряю работу в фирме, если там узнают. Боится, что ни один клиент, знай он правду, не захочет видеть меня. Она заставила меня пройти тесты после того, как ночами я обливался потом и сильно температурил. Она прочла все, что достала о СПИДе, и настолько угнетена, что довела и себя и меня до умопомрачения. Такого человека мечтаешь иметь рядом, когда слаб настолько, что трудно даже поднять голову, - сказал он с той полуиронической улыбкой, какую все еще помнил Шелли.
– В конце концов, я пошел с ней, и нас протестировали.

Внезапно раздался скрежущий звук тормозов, потом скрежущий звук металла и разбитого стекла: две машины наскочили друг на друга. Оба повернулись посмотреть, как затормозилось движение, и злые водители серого BMW и красного Джипа вылезли из машин.

громко ругаясь и швыряя обвинения друг в друга. Внутри одной из машин женщина выкрикивала обвинения, плакала и звала на помощь.

– Что я могу для тебя сделать, Дэвис?
– спросил Шелли, отворачиваясь от инцидента.
– Могу я что-нибудь для тебя сделать?

С лица Дэвиса уже исчезли краски, но сквозь выражение боли и сквозь бледность, наложенные болезнью, Шелли все еще видел яркую незаурядную личность человека, с которым он жил и которого любил. Любил так самозабвенно, что, потеряв эту любовь однажды, посчитал, что дальше жить не стоит.

– Прости, что я так пошло оставил тебя, - произнес Дэвис.

– Давно простил.

– Забавно, - продолжил Дэвис.
– Я привык думать, что до сих пор самое лучшее время в моей жизни было то, когда мы были вместе. Сейчас, возможно, я стану думать, это время - лучшее время во всей моей жизни.

– У тебя еще много времени впереди, - успокоил его Шелли.

– Для Марши будет лучше, если у меня останется меньше.

– Никогда не ожидал от себя, что произнесу это, но произнесу - к черту Маршу!

Они улыбнулись друг другу.

– Я всегда буду любить тебя, - сказал Дэвис.

– Я тоже всегда буду тебя любить.

С бульвара неслись сирены скорой помощи, и Шелли повернулся посмотреть. За считанные минуты скорая оказалась совсем рядом с местом происшествия, выскочили два парамедика, открыли дверцу BMW и вытащили залитую кровью пассажирку. Водитель машины зло жестикулировал на собравшихся зевак и требовал освободить дорогу. Парамедики уложили раненую на носился, осторожно вдвинули их в скорую, закрыли двойные дверцы, запрыгнули внутрь, и машина мгновенно отъехала. Резкая сирена еще раз прорезала воздух, все машины двинулись вправо, дав дорогу скорой. Когда Шелли повернулся продолжить разговор, Дэвис уже ушел.

Прошло несколько ночей, однажды ночью проснулся Сид и заплакал. Из его "памперса" сочилась серая жидкая масса, сыпавшаяся из всех углов кроватки. Рути поменяла "памперс", постельное белье, почистила кроватку, столик для смены, дала ему бутылочку с водой и снова уложила сына спать. Но, облегченно скользнув в свою постель, она снова услышала его плач, и все повторилось.

Шелли, полусонный, стоял в дверном проеме детской, наблюдая, как Рути поднимает Сида из кроватки, меняет ему снова"памперс", постельное белье, чистит снова кроватку, столик, все рядом ...

– Что с ним?

– Я знаю, что с ним все в порядке, врачи так говорят, они говорят нет причины беспокоиться ... но я все время боюсь за него ...

Они смотрели друг на друга долгим взглядом. Оба они уставали от бешенного темпа работы, чувствовали свою вину, потому что проводили с сыном недостаточно времени. Оба стояли у сменного столика, где лежал больной малыш, слишком слабый, чтобы плакать, лежал и наблюдал, как мама и папа крепко обнялись.

– У него желудочный вирус, вот и все, - сказал ей Шелли, нежно погладив волосы.
– Не забывай, что Фрейд сказал.

– Что сказал Фрейд?
– спросила Рути.

– Иногда понос - это только понос.

На следующий день болезнь прошла.

28

Все присутствовавшие на церемонии усыновления Давида Райзмана в здании суда таяли при взгляде на малыша, одетого в бледно-голубой стильный костюмчик и теннисные туфли. У Рика не хватило мужества позволить парикмахеру срезать ярко-рыжие кольца густых волос Давида, и они обрамляли красивое лицо малыша. Счастливый этот момент в жизни Рика делила Пэти Фолл, купившая этот костюмчик и обрядившая в него Давида. Она привела с собой и обоих своих сыновей. Судью, мужчину на несколько лет моложе Рика, казалось, веселила вся церемония. К сожалению, дядя Бобо в тот день чувствовал себя больным, чтобы проделать весь путь к зданию суда, и потому Мейер Фолл, студент-кинематографист, в планы которого входило сделать видеофильм данного события, решил посвятить его дяде Бобо. Каждый, кто появлялся в кадре, должен был произнести "Привет, дядя Бобо!". Незнакомцы в зале суда приветственно махали рукой Бобо в камеру. Даже охрана суда в униформе, подняв в приветствии руку, говорила "Привет, дядя Бобо", и, конечно же, произнес это и Гарви Фельдман, юрист, а в середине церемонии - репортер суда и сам судья. Давид, тоже проинструктированный, усвоил урок, посмотрел в глазок и протянул "Да.. .да Бововогово".

По окончании церемонии все поехали в дом Фолов на побережье на ланч. Когда удивительный день подошел к концу, Рик и Пэти сидели на мостике, глядя на разбивающиеся волны и наблюдая, как Мейер Фолл, взрослый молодой человек 21 -го года, играет в песке с Давидом.

– Как здорово любить ребенка. С женщиной такая любовь невозможна. Дети дарят тебе восхищение и любовь, свободные от условий. Безусловную любовь. Они не ждут, что ты им купишь в доказательство своей любви обручальное кольцо, и не дуют губы, если ты улыбаешься другим детям. За детей!
– поднял Рик свой бокал, и Пэти Фолл долила его бокал вином и мудро покачала головой.