Клуб маньяков
Шрифт:
– Он же мог вашему отцу предложить выпить? Или еще кому-нибудь? Например, вашей матери?
– Нет, он прижимистый был... Да и старшины в армии полковникам выпить не предлагают.
– И после того, как вы увидели его мертвого...
– Я обрадовалась. Рассмеялась страшно. Червяк на его лице сдох, совсем сдох и расплылся. Я убила его. И поняла, что стала взрослой и... и всемогущей.
– Ну-ну. А старшину жалко вам совсем не было?
– Жалко? Представь тот ужас, в котором я жила. Этот уродливый шрам преследовал меня и ночью и днем. Я же маленькая была, никому не нужная девочка... От постоянно испытываемого страха у меня одни кожа да кости остались! Он до сих пор мне снится, и я вскакиваю.
– Понимаю... А потом был садовник Вильгельм...
– Да. Полмесяца со мной что-то творилось. Я смотрела на людей и видела их смерть... Видела их мертвыми. Я ходила живой среди мертвых... Как бы среди мертвых...
– Среди людей, которых можно легко и безнаказанно убить... – усмехнулся я.
– Да...
– Послушайте, вы ведь жили тогда в стране концентрационных лагерей и печей... Вы, наверное, видели кинохронику или слышали рассказы об уничтожении фашистами миллионов ни в чем не повинных людей... Неужели вам были не страшны мертвые? Не было страшно все то, что связано с ними? Убийство, например?
– Нет, не были. Я много видела мертвых. Они тогда были везде, и трупы ни у кого не вызывали сильных эмоций. И вообще я не убивала старшину Грищука, я убила гадкого, страшного, недремлющего Червяка. И гордилась этим. А когда садовник Вильгельм, сказал мне, что маленькая девочка не должна гулять одна в глубине парка и погрозил мне пальцем, мое сердце затрепетало. Я поняла, что хотела все это время...
– Убить еще?
– Да. И на следующий день опять пошла в самую глубину замкового парка. Вильгельм, подкрался сзади, схватил меня за руку и повел к маме. Его ладонь была шершавой, я шла рядом, смотрела на него искоса и видела его злое решительное лицо. И со мной случилась истерика. Не из-за страха, а из-за того, что я увидела на его лице точно такого же червяка, который ползал по лицу старшины Грищенко. Точно такого же червяка, которого я убила. Это был знак...
Мама, пьяненькая, лежала на диване, и садовник Вильгельм, толкнув меня к ней, сказал, что она должна присматривать за дочерью. Тем более, что некоторое время назад в округе завелся педофил, и на его счету уже двое изувеченных детей.
Мама дала ему денег из ридикюля и попросила уйти. А мне ничего не сказала. Через несколько дней новый повар испек ванильные булочки. Я обсыпала две штуки порошком из баночки и подарила Вильгельму. Якобы в благодарность за заботу.
– А вы не боялись, что умрет не он, а жена, и все вскроется?
– Я не думала об этом. Я охотилась на Червяка... Потом я узнала, что первым умер Вильгельм. А через два часа – безногая его жена. Я так думаю, она съела свою булочку, чтобы не оставаться одной. Потом, ты знаешь, я отравила повара...
– А его зачем?
– Он узнал, что к маме ходит один летчик, красивый старший лейтенант. Хотел однажды меня угостить, принес пирожков с яблоками и их увидел на диване. Когда я из парка пришла, мама со слезами на глазах уговаривала повара никому ничего не рассказывать. Вечером я сыпанула порошка в его кружку. Он много кашлял и потому, ложась спать, всегда ставил на тумбочку кружку с водой или чаем.
– Похоже, это убийство было для вас уже будничным...
– Да, – покивала теща. – Мне не хотелось, чтобы папа сердился на маму... И когда все образовалось, я была очень горда за себя.
– Ну-ну. Такая маленькая и сохранила в семье мир и спокойствие.
– Да... Но потом появился этот майор Голованов...
– Дядя Петя с малиновыми петлицами?
– Да. Он всех допрашивал. Даже меня. И я поняла, что он подозревает всех. И чувствует что-то. У него были такие глаза... Он смотрел на меня не как на девочку с косичками, в короткой юбочке и туфельках с потершимися носками, а как на преступника, такого же умного, как он.
И я испугалась. Но взяла себя в руки и сделалась маленькой девочкой в короткой юбочке и в туфельках с потершимися носками. И он отпустил...
Я увидел нас со Светланой Анатольевной со стороны. Сидит человек, ест гречку с молоком, напротив него сидит женщина и рассказывает, как убивала людей.
Все так обыденно.
– Наташа сейчас проснется... – смешавшись, сказал я первое, что пришло мне в голову.
– Не проснется. В дождливую погоду она спит дольше обычного, – улыбнулась теща, прочувствовав мое подспудное желание заменить общение с ней общением с дочерью.
Ей хотелось рассказать мне все до конца. Рассказать, чтобы я понял и простил?
– Несколько дней спустя майор знал, что и ординарец отца, и садовник Вильгельм с женой, и повар умерли от одного и того же яда.
Узнал и начал задумчиво смотреть мне в глаза. Видимо, из его размышлений следовало, что я одна могла быть причастна ко всем трем случаям отравления. И что у одной меня могли быть мотивы. И однажды вечером я устроила истерику: выбежала из подвала с диким криком и бросилась под мамину кровать. Меня вытащили за ногу и долго не могли «привести в себя». Я орала, плакала, царапалась, пыталась вернуться под кровать... Красивый старший лейтенант привел врача, тот дал мне брому и, успокоившись, я сказала, что видела в подвале замка человека с белым лицом и в белом шелковом плаще. И что в руках его была баночка с белым порошком. В это время в комнату вошел заместитель папы, дядя Лева и сказал, что в замке все кошки бьются в предсмертных конвульсиях (это я перед «истерикой» сыпанула в кошачью кормушку отравы из баночки), а из подвала бегут крысы...
– А крысам вы что сыпанули? – спросил я, чувствуя, что Светлана Анатольевна, ждет похвалы за свои режиссерские таланты и дьявольскую находчивость.
– Ничего я им не сыпала. Да и как им подсыплешь? Они, наверное, просто почувствовали что-то неладное, – улыбнулась теща, вся озаренная воспоминаниями «счастливого» детства. Еще раз увидев в мыслях старинный темный замок с башенками и зубчатыми стенами, бегущих из него (нет, от нее) крыс, дохлых облезлых кошек, лежащих то там, то здесь, вздохнула ностальгически и продолжила свое повествование:
– На следующее утро Голованов полез в подземелье и нашел комнату с прикованным скелетом. В зубах у скелета была записка...
– «Следующий будет ты».
– Да. Знаешь, он здорово испугался. Всю войну работал в диверсионных группах, орденов у него вдвое больше, чем у папы, а испугался. Меня в подвал не пустили, но я видела, какое у него было бледное лицо, когда он вышел оттуда. Я его понимаю. Писать в рапорте о скелете, крысах и сдохших кошках... И что следующим назначен он... Но майор мужественный был и на следующий день полез опять. И вместе со всеми своими сопровождающими провалился в глубокий колодец с острыми пиками на дне. Двое солдат погибли, пронзенные ими, третий был тяжело ранен, а он уцелел, правда, говорить совсем перестал, после того как его нашли и вытащили...