Клуб Мефисто
Шрифт:
— Но зачем было впускать его в дом?
— Может, она решила, что в силах совладать с ним. Вспомни, сколько тюрем она обошла, сколько изуверов, вроде Уоррена Хойта и Амальтеи Лэнк, опросила. Она же сблизилась с ними со всеми, чуть ли не сроднилась.
При упоминании имени матери Мауру передернуло, но она промолчала.
— Она как цирковая укротительница тигров. Работаешь каждый божий день с животными и в конце концов начинаешь верить, что всеми ими управляешь. Думаешь, стоит щелкнуть хлыстом, и они запрыгают перед тобой на задних лапках, как ласковые котята. Или даже считаешь, что они
— Знаю, она никогда тебе не нравилась, — сказала Маура. — Но если б ты была здесь… и видела, как она умирает… — Маура снова взглянула на Джейн. — Она была в диком ужасе.
— То, что она умерла, — еще не причина любить ее. Теперь она жертва, и я должна сделать все возможное. Но это не меняет моего мнения — она сама накликала на себя беду.
В стекло постучали, и Джейн чуточку приоткрыла окно. Полицейский, взглянув на них, сказал:
— Господин Сансоне там интересуется, закончили его опрашивать или нет.
— Нет, не закончили. Передайте, пусть подождет.
— Судмедэксперт уже сворачивается. К нему будут еще вопросы?
— Если будут, позвоню.
Через стекло Маура увидела, как из дома вышел ее коллега Эйб Бристол. Он проведет вскрытие тела О'Доннелл. Если Эйба что-то и поразило на месте преступления, вида он не показывал. Он остановился на крыльце и, беседуя с кем-то из полицейских, спокойно застегивал пальто и натягивал теплые перчатки. «Эйбу не надо было присутствовать при том, как она умирает, — подумала Маура. — На его пальто нет следов ее крови».
Джейн открыла дверцу машины, и в салон тотчас же ворвалась волна холодного воздуха.
— Ладно, док, — сказала она, выбираясь из машины. — Мы отвезем тебя домой.
— Моя машина осталась в Бикон-Хилле.
— Позаботишься о ней потом. Я нашла тебе провожатого. — Джейн поглядела куда-то в сторону и крикнула: — Отец Брофи! Она готова ехать.
Только сейчас Маура заметила его — он стоял в тени на другой стороне улицы. Брофи направился к ним — сперва просто безликая высокая фигура; его лицо удалось разглядеть, лишь когда он поравнялся с патрульными машинами, отбрасывающими мигающий синий свет.
— С тобой точно все в порядке? — осведомился он, помогая ей выйти из машины. — Может, сначала в больницу?
— Пожалуйста, просто отвези меня домой.
Хотя он подал руку, чтобы поддержать ее, она не ухватилась за нее, и всю дорогу, пока они шли к машине, держала свои руки в карманах пальто. Она чувствовала, как полицейские провожают их взглядами. Вот они — доктор Айлз и тот самый святой отец, опять вместе. Есть ли среди окружающих такие, кто ничего не заметил и не проявлял любопытства по поводу их отношений?
«Да нет в этом ни черта любопытного!»
Маура села на переднее сиденье и, когда он запустил двигатель, уставилась в лобовое стекло, прямо перед собой.
— Спасибо, — только и сказала она.
— Ты ведь знаешь, я бы приехал по первому твоему зову.
— Это Джейн тебе позвонила?
— Да, чему я очень рад. Сегодня тебя должен везти домой друг. А не какой-нибудь полицейский, которого ты едва знаешь.
Он отъехал от обочины, и вскоре ослепительные огни спецмашин растаяли далеко позади.
— Сегодня ты оказалась слишком близко, — мягко заметил он.
— Поверь, я не стремилась к этому.
— Не надо было тебе ходить в этот дом. Лучше позвонила бы в полицию.
— Может, не будем об этом?
— А есть хоть что-нибудь, о чем мы можем говорить, Маура? Или теперь всегда будет только так? Ты перестанешь бывать у меня, не будешь отвечать на мои звонки?
Наконец Маура посмотрела на него.
— Я не становлюсь моложе, Даниэл. Мне сорок один год, единственный мой брак закончился катастрофой, к тому же у меня особый талант заводить безнадежные романы. А я хочу замуж. Хочу быть счастливой. И не могу позволить себе тратить время на отношения, которые ни к чему не ведут.
— Даже если дружба и чувства настоящие?
— Дружба может разрушиться. А сердца — разбиться.
— Да, — со вздохом вымолвил он. — Верно. — Некоторое время они ехали молча. Потом он сказал: — У меня не было намерения разбивать твое сердце.
— А ты его и не разбивал.
— Но я причинил тебе боль. Знаю.
— Мы причинили боль друг другу. Иначе и быть не могло. — И, помолчав, она с горечью прибавила: — Ведь этого требует твой всемогущий Бог, верно?
Маура сказала это, чтобы задеть его, и, судя по тому, что он тут же смолк, она поняла — ее упрек попал в цель. Он не произнес ни слова, даже когда они уже подъехали к ее дому, и когда он свернул на подъездную аллею, и когда заглушил двигатель. Какое-то время он так и сидел молча, потом повернулся к ней.
— Ты права, — сказал он. — Мой Бог требует чертовски много.
И прижал ее к себе.
Ей бы воспротивиться, ей бы оттолкнуть его и выскочить из машины. Но она этого не сделала, потому что слишком долго хотела его объятий, его поцелуев. И всего остального. Это безумие, которое не может обернуться ничем хорошим. Но в этот момент ни здравый смысл, ни Бог — ничто не стояло между ними.
«Не введи нас в искушение». Они целовались всю дорогу, пока шли от машины до дверей ее дома. «Избавь нас от лукавого». Напрасные слова, жалкие песчаные замки, противостоящие неумолимым натискам прилива. Они вошли в дом. Свет она не включила, и, пока они стояли в полумраке прихожей, тьма, казалось, усиливала звуки — их прерывистого дыхания и шуршания их одежд. Она сбросила с себя запятнанное кровью пальто, и оно соскользнуло на пол, превратившись в черное пятно. Лишь слабые отблески уличных фонарей, проникавшие через окно, едва-едва освещали коридор. Больше ничто не освещало их грехопадение, и ничьи глаза не следили за тем, как они сворачивают с пути истинного.
Она направилась в спальню. К своей постели.
Уже целый год кружили они в этом танце и с каждым шагом все ближе подходили к этому мгновению. Она знала душу этого человека, а он знал ее душу, но плоть его по-прежнему оставалась чужой, ни разу не тронутой, не испробованной на вкус. Пальцы скользнули по теплой коже, ощупывая изгибы его спины. По новой территории, которую она жаждала исследовать.
И вот соскользнули остатки одеяний — последняя надежда повернуть назад.
— Маура, — шептал он, покрывая жаркими поцелуями ее шею, ее грудь. — Моя Маура.