Клуб одиноких вдов
Шрифт:
Глава 1
Марина проснулась от того, что кто-то ходил по комнате, натыкался на мебель и ронял вещи. Она приоткрыла глаза и в предрассветном бледном сумраке рассмотрела неясные очертания мужчины, который пытался что-то найти, но не мог. При этом он сквозь зубы проклинал пропажу, стараясь не шуметь, чтобы не потревожить ее. Разумеется, ему это не удавалось, и он злился еще сильнее, разражаясь градом ругательств всякий раз, когда опрокидывал стул или спотыкался о какой-нибудь предмет.
– Олег, это ты? – спросила Марина, больше для того, чтобы показать, что она проснулась, чем желая рассеять свои сомнения. Никто, кроме ее мужа, не мог бы оказаться в их супружеской спальне в столь ранний час и, уподобившись слону в посудной лавке, крушить все, что попадется под руку.
– А
– Почему? – произнесла она, улыбнувшись.
– Да потому что только он смог бы найти поводок Черри, который я пытаюсь разыскать уже добрые полчаса. И скажи мне, пожалуйста, зачем этот пес с таким упорством приносит свой поводок в нашу спальню и прячет его здесь? Хотя прекрасно знает, что я каждый раз трачу на его поиски уйму времени. И это сокращает время нашей с ним прогулки. Ну, он же не глупый пес!
– Ты хочешь выгулять Черри? – сонно произнесла Марина. – Так рано?
– Он так не думает, – буркнул Олег. – Видимо, Черри считает, что чем раньше он пометит свою территорию, тем меньше кошек забредет на нее.
– Так он по-прежнему не любит кошек? – спросила Марина. – Ничего не изменилось?
– А, вот он! – радостно воскликнул муж вместо ответа. Он наконец-то нашел то, что искал. – Притаился и лежит, помалкивает!
Он направился к дверям. На пороге комнаты обернулся и виновато произнес:
– Прости, что я тебя разбудил.
Марина хотела сказать что-то ласковое, чтобы успокоить его, но муж уже вышел. Она услышала его шаги по коридору. Затем едва различимый звук открывшейся и закрывшейся входной двери. Потом еще менее слышный радостный лай, которым Черри оповещал окрестности о своем появлении. После этого все звуки стихли. И сумрачная тишина воцарилась в доме и в мире. Только бледный лунный свет беззвучно лился в комнату сквозь щель между штор на окне. Марина протянула руку к прикроватной тумбочке, где у нее лежал мобильный телефон, чтобы узнать, сколько времени ей еще можно поспать. Спросонок неловко задела его, и телефон с громким неприятным стуком упал на пол…
От этого звука Марина проснулась, теперь уже на самом деле, а не во сне, как чуть раньше. И долго лежала без движения, стараясь не забыть, как это часто бывает с пробудившимся человеком, ни одной, даже мельчайшей подробности своего сновидения. Покойный муж снился ей редко. И каждый раз она узнавала о его нынешнем существовании что-то новое. На этот раз это был Черри. Верный пес все-таки нашел своего хозяина и в том мире. И теперь они снова вдвоем, как и прежде. Черри было восемнадцать лет, когда он умер. Муж сильно переживал из-за его смерти, стараясь скрывать от нее свои чувства. Длинноухий английский спаниель, которого он купил еще слепым щенком, был для него почти как ребенок, которого у него не было. Бог не дал им детей, одарив только взаимной любовью. Черри умер без мучений, во сне. А некоторое время спустя точно так же, во сне, умер и Олег. Прилег на диван в своем кабинете после ужина и уже не проснулся. «Благая смерть», – сказал отпевавший его митрополит Филарет. Марина не простила ему этой фразы, ни тогда, ни годы спустя. Ее изводила мысль, что она не успела сказать мужу всего того, что должна была.
Если бы ей дали время…
Если бы она знала, что он умирает, и скоро его уже никогда не будет с нею…
Марина почувствовала, что слезы, обжигая глаза, потекли по ее щекам. Так случалось всегда, когда она вспоминала о смерти мужа. Поэтому она старалась не думать об этом. Но сновидения были ей не подвластны. И в ее снах муж всегда был живой. Иногда она говорила с ним, как в эту ночь. Но еще ни разу ей не удалось прикоснуться к нему. А ей так этого хотелось. Она любила своего мужа, когда он был жив, и как человека, и как мужчину. И сейчас ей очень не хватало его рук, его мужской ласки. Днем было проще, дела и суета становились щитом, спасавшим ее от тоски. Ночью она становилась беззащитной и уязвимой. Поэтому, вероятно, боялась засыпать. Врач, к которому она обращалась по этому поводу, говорил, что подсознательно она боится умереть во сне, как ее муж, поэтому ее и мучает бессонница. Но это было не так. Ей не давал заснуть не страх смерти, она страшилась в очередной раз испытать изнуряющий ее и душевно, и физически приступ горя. Она как будто каждый раз заново прощалась с мужем, когда он приходил к ней во сне, а потом исчезал при пробуждении. Это было чересчур. Ожидание смерти страшнее самой смерти. Когда-то муж сказал ей это, но поняла она его мысль только сейчас. Как и многое другое. И не знала, что с этим делать. Как ей с этим запоздавшим знанием жить…
Но во всем остальном ее жизнь была хороша по любым меркам. Марина была еще сравнительно молода, чуть за сорок, привлекательна той красотой, которая, по меткому народному выражению, в определенном возрасте делает бабу ягодкой опять, богата, благодаря мужу и собственным стараниям, любимая работа приносила ей радость. Большего, казалось, нельзя было бы и желать. Она и не желала. В этом – в отсутствии каких-либо желаний, – и был, возможно, изъян, губивший все. Червоточина внутри нее не давала ей возможности наслаждаться жизнью и чувствовать себя счастливой. «Жизнь коротка, бери от нее все, что можешь» – этот девиз, которым Марина руководствовалась в молодости, до того, как вышла замуж за Олега, поблек, как выцветшая от времени ткань, и стерся, словно старая монета. А нового не было. Тот, который ей предложил митрополит Филарет, когда она пришла к нему за утешением, ей не подходил. «Блаженны нищие духом, ибо их есть царствие небесное», – сказал митрополит и потребовал: – «Смирись!» Смирение было не для нее. Она не желала покорно ждать своей смерти в надежде на посмертное вознаграждение, которого, быть может, и не будет. Ее муж не верил в загробное существование. Она сомневалась. Но после смерти хотела бы оказаться там же, где и он. Поэтому ее обрадовало, что Олег в ее сне отправился на прогулку со своей любимой собакой. Значит, это было возможно, если такое вообще возможно. В конце концов, чем она хуже собаки?
Марина невольно улыбнулась при этой мысли. Слезы уже давно высохли. Рассвело, и в комнате стало светло и уютно. Пришел новый день. Пора было вставать и начинать жить.
– Еще один бесконечный день в раю, – произнесла она, откидывая одеяло.
С этой фразы начиналось каждое ее утро. А затем, мягко ступая босыми ногами по ковру ручной работы, привезенному из Испании, Марина подходила к огромному, во всю стену, шкафу с зеркальными дверями. Здесь она скидывала ночную пижаму и критически осматривала себя, словно полководец, производящий смотр войскам перед ожидаемой битвой.
Этим утром, а это случалось не часто, она осталась довольна тем, что увидела. За ночь Марина выспалась, сон освежил ее, и мрачные тени под глазами поблекли. Сами глаза, омытые слезами, сияли. Полная, далекая от увядания грудь никогда не рожавшей женщины ровно и высоко вздымалась после каждого вздоха. Мощные бедра танцовщицы были привлекательны для самого требовательного мужчины. Ноги средней длины, но очень стройные и соразмерны телу, которое могло бы соблазнить и святого мученика.
– А все-таки ты на диво красива, чертовка, – удовлетворенно констатировала Марина, закончив осмотр. – Только кому все это надо?
Не затрудняя себя ответом на этот риторический вопрос, она, по-прежнему оставаясь обнаженной, сделала несколько танцевальных движений, импровизируя. Иногда по утрам ей удавалось создавать композиции, которые позже она с царской щедростью дарила своим ученицам, довольствуясь уже не своими, как раньше, а их успехами на сцене. Одно из движений ей понравилось, и она запомнила его. Но истинного вдохновения в это утро не было, и вскоре Марина пошла в ванную, где встала под душ и включила сначала горячую, потом холодную воду, а затем теплую, под которой стояла дольше всего, наслаждаясь ощущением текущей по телу воды, схожим с прикосновениями ласковых пальцев. После этого насухо вытерлась и надела легкий шелковый халат, ниспадающий мягкими складками до щиколоток. Из ванной Марина вышла уже совсем другой женщиной, мало похожей на ту, что проливала слезы в кровати. Она была свежа и бодра и не испытывала ни малейшего сомнения в ценности жизни и предстоящих ей дневных забот. Все сомнения она загнала в темную каморку, затерявшуюся где-то в бездонных глубинах ее подсознания, и надежно заперла замок, а ключ спрятала под подушку в своей спальне, куда не собиралась заходить до наступления ночи.