Клубничный Яд
Шрифт:
Ребел поворачивается ко мне, и я чувствую желание разорвать эту связь между нами. Он смотрит на меня, долго борясь с внутренними демонами, прежде чем шагнуть ко мне, со слезами, струящимися по его щекам. Я поднимаюсь на ноги, встречая его взгляд, и, как только он оказывается в пределах досягаемости, моя рука резко взлетает и с силой ударяет его по щеке.
Я не планировала этого. Это было просто реакцией на что-то большее, чем мои решения. Реакцией на полное бессилие. Следствие, нуждающееся в причине,
Ребел принимает удар, затем хватает меня за руки и притягивает к себе, прижимая к груди.
— Бьянка… — начинает он, затем замолкает, словно не может решить, что сказать. Или как будто его разум не может сформулировать достаточно слов, чтобы произнести их.
И всё напряжение, всё, что держало меня одним целым, ломается, разрывая мою грудь так резко, что этого не исправить. Всё начинает вырываться наружу.
Я рыдаю на его плече, рыдания переходят в гневные крики отчаяния.
— Прости, — повторяю я, обессиленно падая в его объятия. — Прости, прости, прости, прости… — я повторяю снова и снова, чувствуя пустоту, такую глубокую и черную, что я будто мертва внутри. — Я его оставила, — кричу я, нуждаясь в том, чтобы хоть что-то облегчило мое состояние, иначе я могу не пережить этого.
— Ты не оставила его, — шепчет Ребел, поддерживая меня, когда я разваливаюсь на части. — Это не твоя вина, — он держит меня несколько минут, позволяя мне освободиться от горя, шока и злости.
Звуки сирен и луч прожектора от вертолета напоминают, что пора уходить, пока не приехали копы.
Ребел немного отступает.
— Пошли, Бьянка. Нам нужно убираться.
— Я не могу снова оставить его, — говорю я, еле слышно, изнемогая от усталости.
— Мы уже ничего не сможем для него сделать. Весь особняк охвачен огнем. Он… его нет, Бьянка, — отвечает Ребел, отступая с покрасневшими, опухшими глазами. — Нам нужно уходить.
Ребел тянет меня к деревьям, и мои ноги послушно двигаются, но мое сердце остается в огненной бездне. Оно остается там, в огне, с моим Волком.
Два шага, отделяющие нас от леса, и мои шаги останавливаются, словно против воли.
— Подожди, — говорю я, едва слышно. — я чувствую его… Я не могу уйти.
— Бьянка, мы должны идти, — торопит меня Ребел, звук сирен становится всё громче.
— Нет, — кричу я, отступая назад и поворачиваясь к Ребелу и Джино. — Я не оставлю его…
Но, прежде чем я успеваю договорить, Ребел подхватывает меня, и я оказываюсь на его плече, словно мешок с картошкой.
— Пусти меня на землю, мать твою! — кричу я, бью Ребела по спине, пока мы несемся через лес под треск веток и хруст листьев.
— Би, мы не можем остаться, —
— Килл хотел, чтобы я вывел тебя отсюда, Бьянка, — добавляет Ребел. — Он бы поставил твою безопасность превыше всего.
— Перестаньте говорить о нем как о мертвом, — кричу я. — Он не может быть мертв!
Это были последние слова, сказанные до того, как Ребел открыл дверь своего черного «El Camino»55, усадил меня на пассажирское сиденье и захлопнул дверь, завершив разговор.
Я хочу выбить дверь, выбежать обратно к особняку, но какой в этом смысл? Они не позволят мне броситься в руки ФБР, и часть моего подсознания подсказывает, что Килл мертв.
Мое тело погружается в черную кожу сиденья, мои кости словно пронизаны атрофией от горя.
Джино кладет руку на окно — жест поддержки, но я не поднимаю головы, чтобы его заметить.
Сквозь стекло я слышу, как Ребел говорит:
— Нам нужно вернуться к Шону. После того как я поговорю с братьями, я отвезу тебя, куда нужно, а потом ты можешь идти своей дорогой. Согласен?
— Да, конечно. Делай, что должен, — отвечает Джино. — И знаешь… что бы это ни значило, мне жаль по поводу Жнеца, твоего… твоего друга…
— Моего брата, — поправляет Ребел, но в его голосе нет злости.
— Да, мне жаль по поводу твоего брата, — добавляет Джино, и я чувствую его взгляд на себе, он задерживается еще несколько секунд, пока Ребел не обходит машину и не садится на водительское сиденье.
— Садись, — говорит он, затем опускается на свое место. — Малышка Росси, подвинься.
— Не называй меня так, — огрызаюсь я, чувствуя, как ненависть бурлит в моем животе, словно саранча. — Я больше не хочу, чтобы меня связывали с ними!
Адреналин обрушивается на меня, и я придвигаюсь ближе к Ребелу, пока Джино открывает пассажирскую дверь и садится рядом со мной.
Джино — Росси. Большинство моих кузенов — Росси. Они одни из моих любимых людей в этом мире. Я не знаю, как мне относиться к ним теперь — люблю ли я свою семью или ненавижу. Но сейчас, кажется, я хочу дистанции. Расстояние от всего этого.
Следующие двадцать минут мы едем в гнетущей тишине, каждый погружен в свои мысли, и это молчание кажется громче, чем когда-либо — оно словно живое, жужжащее вокруг нас, как комары, слышно, но не видно.
— Все остальные выбрались? — наконец тихо спрашивает Джино, прерывая заклятие молчания, давая нам возможность сосредоточиться на чем-то еще, кроме того, что только что произошло. И того, что мы оставили позади.
— Да, — отвечает Ребел, прочищая горло, избавляясь от эмоций в своем голосе. — Сиан получил пулю в ногу, поэтому Боунс и Деррик увезли его минут двадцать назад. К тому моменту мы уже почти разобрались с крысами. Без обид.