Кляча в белых тапочках
Шрифт:
Я усадила ребенка, окинула взглядом накрытый стол, проверяя, всем ли поставлены приборы, прихватила пару запасных ложечек для Масяни и опустилась на мягкий табурет:
– Всем приятного аппетита! Коля, ухаживай за Сергеем.
Лучше бы я этого не говорила! У Коляна есть одна умопомрачительная черта: особенно важные и ответственные, с его точки зрения, процессы он способен затягивать до бесконечности, потому что добивается немыслимого совершенства. Помню, как однажды на заре нашей семейной жизни я опрометчиво попросила его порезать сосиски, так он минут десять выбирал нож, полчаса его точил, мыл руки, как хирург перед операцией, а колбасные изделия для пущей точности и симметрии разрезов тщательно разметил по линейке! Разве что спиртом эти чертовы сосиски не продезинфицировал!
– Не беспокойся! – Колян щедро навалил на тарелку гостя гору салата, плюхнул пару котлет и придвинул к Серому бутылочку с кетчупом.
Полюбовался делом своих рук и, уже явно эстетствуя, водрузил на салатную скирду половинку помидора.
– Очень, очень красиво! – вежливо сказал капитан, нетерпеливо помахивая вилкой. – А можно мне еще хлеба?
– Можно! – Колян аккуратно примостил у края «сеновала» на тарелке ломтик «Бородинского». Подумал немного и накрыл его кусочком сыра.
– Спасибо, – Серый взял вилку поудобнее и приготовился вонзить ее в котлету.
– Погоди! – Неугомонный Колян отпихнул его руку и пристроил на котлету свернутый фунтиком ломтик лимона.
Поправил его, критически прищурился, пошарил взглядом по столу, выхватил из банки маринованную оливку и сунул ее в середину лимонного цветочка.
– Замечательно! – все еще вежливо, но уже несколько нервно произнес Серый. – Теперь я могу есть?
– Конечно, кушай! – Колян придвинул к нему шедеврально оформленную тарелку, сунул ему под локоть пару бумажных салфеток, легкими движениями поправил на столе миску с салатом и задумчиво посмотрел на блюдечко со шпротами.
– Не надо равнять их по росту! – проследив направление его взгляда, попросила я.
– Что? Ага, – Колян отвел глаза от рыбешек и приглашающе улыбнулся напряженно замершему Серому. – Ну? Почему же ты не ешь?
– А можно?!
– Одну минуту! – Колян ласково, но решительно высвободил из скрюченных пальцев гостя мельхиоровую вилку, повертел ее на уровне глаз, подышал на нее, потер о салфетку, снова поднял повыше, покрутил, рассматривая, и торжественно вручил Серому.
– Нет, я так не могу! – Со скрежетом отодвинув стул, слабонервный сыщик вскочил на ноги.
– Колян, уймись! – прикрикнула я на мужа. – Серый, сядь и возьми вилку! Если тебе не нравятся чистые приборы, подними себе с пола Масянькину ложку! Коляновы художества можешь стряхнуть на мою тарелку, бери со стола, что тебе нравится и ешь как угодно, хоть руками!
– Лучше ртом! – успокаиваясь, заметил Серый.
– Все, начинаем кушать! – Я положила конец затянувшейся прелюдии.
В напряженном молчании мы приступили к обеду, но в процессе мужчины повеселели, разговорились, и закончили мы трапезу уже в наилучшем расположении духа. Созданию непринужденной атмосферы весьма поспособствовал Масянька, которому быстро надоело сидеть на троне, так что он начал кочевать с рук на руки, активно и бесцеремонно пасясь в чужих тарелках. Конец обеду положил все тот же Масянька: после того, как он непринужденно уронил чашку с молоком на колени Сереге, пришлось всеми способами бороться с мокрым пятном на джинсах гостя. Я хотела было предложить капитану закутаться в красный платок с бомбошками, который в аналогичной ситуации выдал мне противный Савва Спиногрызов, но Колян с чистыми шортами подоспел раньше. Явно утомленный семейной идиллией, гость в выданной ему напрокат летней экипировке поспешил откланяться, оставив свои мокрые джинсы сохнуть за нашим балконом.
Я в очередной раз убрала со стола, перемыла посуду и устало присела на табурет в кухне, вытащив из-под задницы не пригодившееся капитану алое спиногрызовское парео с бомбошками. Мысленно я вернулась в Приозерный.
Все-таки мне непонятно, чем же я так не понравилась Савве Петровичу, что он отправил меня на встречу с кровожадной Зорькой? Что такого я сделала? И когда – на похоронах бабушки Капы или еще раньше, на праздновании ее юбилея? Честное слово, не знаю за собой никакой вины! Разве что не вызвалась добровольцем следовать за похоронными дрогами в пешем строю и с колючим венком наперевес…
А что я еще делала? Хм… Начну по порядку. На юбилее я просто присутствовала, даже не интервьюировала никого. Вадик снимал, а я не слишком внимательно следила за происходящим, мирно лопала пирожки и болтала с Генкой.
Генка! Возможно, все дело именно в нем? Ведь нельзя исключать вероятность того, что его убили! А через некоторое время едва не погибла и я… Хотя, как говорили древние латиняне: «После того» – не значит «вследствие того».
А о чем мы с Генкой беседовали? О Спиногрызовых и беседовали, семейную фотографию рассматривали… О! Фотография! Может, это она связующее звено? Действительно, на юбилее Генка мне показывал снимок, но, когда он погиб, фотографию при нем не обнаружили. А я спрашивала о снимке у Насти и позже, уже на похоронах, подходила с тем же вопросом к Савве… Ну, и что из этого следует?
– Скорее всего, ничего, – вполголоса сказала я сама себе. – Хотя не мешало бы все-таки отыскать эту фотографию и рассмотреть ее повнимательнее…
Остаток дня, гуляя с семьей по парку, готовя ужин, стирая белье, укладывая ребенка спать, я между делом думала о том, как бы мне найти фотографию, пропавшую из Генкиной барсетки. У меня возникли кое-какие идеи, но я ни с кем не стала ими делиться. Еще не время…
Опять понедельник
– Ты, Колюша, асоциальный тип или, попросту говоря, кака! – вещал Колян, прыгая по полу на одной ноге.
На другую ногу он натягивал носок, но надеть его не сумел, потому что носок был мой, на четыре размера меньше, чем нужно Коляну. Однако я не могла сообщить об этом мужу, потому что как раз в это время торопливо чистила зубы, эпизодически отсматривая происходящее в комнате через запотевшее зеркало в ванной.
Сонно помаргивая, помятый и всклокоченный малыш сидел на кровати, с интересом наблюдая за папиными акробатическими этюдами.
– В воскресный день, когда все приличные люди спят до полудня, ты просыпаешься в половине седьмого утра и тут же безжалостно будишь папу, тыча ему в лицо шершавое печенье! – продолжал укорять ребенка Колян, оставивший попытки оснастить свои конечности моими носками. Теперь он натягивал свитер, отчего его голос звучал глухо и невнятно. – Зато в понедельник, когда другой асоциальный тип, папин начальник Василий свет Иоганнович, ждет бедного несчастного папу с утренним докладом о проделанной на прошлой неделе работе, ты изволишь дрыхнуть до девяти часов! Из-за тебя отец с мамой проспали и теперь опаздывают на работу! Ну, где у тебя совесть?
Не знающий, что такое совесть, ребенок привычно отреагировал на вопрос «Где?»: перевернулся на животик, сполз на пол и заглянул под кровать.
– Это еще хорошо, что у меня зазвонил телефон! – закончил тираду Колян.
– Кака! – обрадовался малыш, выныривая из-под кровати.
– Кто говорит? Слон! Откуда? От верблюда! – без паузы и смены тона завел Колян.
Я вышла из ванной, на ходу затягивая волосы резинкой.
– Привет! – сказала мне няня.
В отличие от нас с Коляном она пришла на работу вовремя и уже несколько минут стояла в прихожей, из деликатности не заходя в комнату с разобранными постелями.