Кляча в белых тапочках
Шрифт:
– Привет, Колян, не волнуйся, со мной все в порядке, минут через двадцать буду дома! – бодрой скороговоркой протарахтела я.
– Поторопись, пожа…
Колян не успел договорить. Из трубки донесся приглушенный расстоянием возмущенный визг, потом встревоженный голос мужа воскликнул: «Колюша, отдай папе трубочку!», затем трубкой пару раз сильно ударили, предположительно об пол, и наступила тишина.
– Алло? – позвала я, прислушиваясь.
– Мам-ма! – завопил соскучившийся ребенок. – Мама-уа-уо-о!
– Он
– Это понятно и без сурдоперевода, – расстроенно заметила я.
Прислушивающаяся к нашей беседе Ирка поспешно распахнула платяной шкаф и выудила из него мои летние джинсы. Выражая благодарность, я молча приложила одну руку к сердцу, другой стянула с себя испоганенную юбку и сказала в трубку:
– Успокой ребенка, я скоро буду!
Повесила трубку, натянула штаны и побежала прочь из дома, во двор, к машине, которую Ирка даже не загоняла в гараж.
– Быстро бегаешь, – заметила тяжело отдувающаяся Ирка, присоединившись ко мне минутой позже. – Видать, натренировалась!
– Бодливая корова на тренерской работе творит чудеса, – буркнула я, нетерпеливо притопывая ногой, как будто придавливала педаль газа.
Сердилась я сама на себя: зачем вообще было ехать в этот Приозерный? Почему я никогда не упускаю возможности осложнить себе жизнь?
Вопрос этот я задавала себе уже не раз, однако он всегда был риторическим и не предполагал ответа.
Остаток вечера в узком семейном кругу прошел спокойно, ничего примечательного не произошло, если не считать нашей с Коляном непродолжительной дискуссии по поводу одного известного детского стихотворения.
– Кыся, А.Барто – это женщина или мужчина? – спросил Колян, едва я переступила порог.
– Кака! – требовательно произнес Масянец, подпрыгивая у папы на коленях.
Ребенок настойчиво тянул из рук Коляна иллюстрированную книжку. Что-то новенькое, видно, Колян купил! А малыш, как обычно, желает прослушать новое литературное произведение раз десять-пятнадцать подряд.
– Дубль восемь, – Колян со вздохом раскрыл сборник. – Начинаем сначала… Уронили мишку на пол, оторвали мишке лапу…
– Барто зовут Агния, – переобуваясь в домашние тапки, ответила я мужу. – Насколько я понимаю, это женское имя.
– А стишки тут есть совсем не женские! – сообщил Колян, прерывая печальную повесть о покалеченном топтыгине. – Такое мог бы написать сексуально озабоченный мужик! Вот, послушай!
– Слушаю, – я присела на диван и забрала к себе Масю.
Купили в магазине Резиновую Зину. Резиновую Зину В корзине принесли. Она была разиней, Резиновая Зина: Упала из корзины, Измазалась в грязи! —продекламировал Колян.
– И что тут особенного? – спросила я.
– Здрасьте! – всплеснул руками муж. – Ты разве не поняла? Резиновая Зина! Да еще разиня! То есть с разинутым ртом! Это же довольно точное описание надувной женщины из секс-шопа!
– Ага, а «измазалась в грязи» – это, по-твоему, символическое описание ее нравственного падения, да? – захихикала я.
– Возможно, – Колян замолчал и задумался.
– Интересно, что сказал бы по этому поводу Фрейд! – съязвила я.
– Ладно, ладно, кто бы что понимал в психоанализе! – надулся муж.
Мы еще немного поговорили на тему сексуальной озабоченности и единодушно решили, что с этим нужно что-то делать. В смысле, с озабоченностью.
– У меня есть пара идей на этот счет, – оживился Колян. – Я расскажу тебе о них, когда Маська уснет.
– Лучше завтра, – зевнув, попросила я.
Я страшно устала и жутко хотела спать. Уснула, кажется, даже раньше, чем укачиваемый мной Масяня.
Суббота
– И! – радостно запрыгал в коляске Масянька, увидев спешащую навстречу Ирку. – И-и-и-и-й!
Приветственный вопль перешел в визг, от которого закладывало уши. Шокированный этим шумовым эффектом гражданин на ближайшей к нам лавочке уронил на землю свою газету.
Растроганная Ирка, расплывшись в ответной улыбке, бросилась к коляске с громким криком:
– Привет, Масянец-толстусянец!
Любитель свежей прессы, едва успев поднять свою газету, выронил ее вновь.
– Масюслик мой миленький! – ворковала Ирка, обнимая сидящего в коляске ребенка.
Я заметила, что задние колеса экипажа приподнялись над землей, и предупредила подругу:
– Малыш пристегнут ремнем. Ты хочешь взять его на ручки вместе с коляской?
– Да? То-то мне тяжеловато! А я подумала, это Масянька так поправился за то время, что мы с ним не виделись! – Ирка отпустила ребенка.
– Ага, за те три дня, что вы были в разлуке! – хмыкнула я.
Вручила малышу бутылочку с соком и покатила коляску по парковой аллее в сторону летнего кафе, за столиком которого нас ждали Колян и Моржик.
Иркин супруг, наш добрый друг и в некотором роде мой крестник, ворвался к нам в дом в районе полудня – как я поняла, прямиком из аэропорта.
– Люди! Мы своего счастья не понимаем! – возвестил он с порога. – В Москве плюс восемь, дождь, слякоть, а у нас такая красотища! Двадцать три градуса, солнышко, листопад! Пойдемте в парк!
– А домой ты заезжать не будешь? – спросила я, лоббируя интересы подруги. – Небось Ирка там еды наготовила как на свадьбу, чтобы сразу начать кормить тебя, отощавшего в странствиях.