Клятва Грейсона
Шрифт:
— Верно. — сказал я. — Острые и болезненные.
Смех Шарлотты был теплым звоном, как колокола в соборе. Она крепко сжала мою руку.
— Острые — да, пронзительные — да. Но не всегда болезненные. Они предназначены для того, чтобы обнажить тебя, чтобы исцелить. Будь достаточно храбр, чтобы не сопротивляться. Сдавайся, мой мальчик. Отпусти. Хотя бы раз наберись смелости и отпусти, — она приподнялась на цыпочки и поцеловала меня в щеку, а я слегка наклонился, чтобы позволить ей это сделать. Затем она тепло улыбнулась, повернулась и вышла из моей комнаты.
Любовь не всегда бывает гладкой и легкой. Именно поэтому я когда-то давно выбрал Ванессу? Потому что мои чувства к ней были теплыми?
Как только я задал себе этот вопрос, в глубине души
Я хотел ее, потому что чувствовал себя полностью контролирующим свои чувства, когда она была рядом, и это спокойствие, отсутствие риска, отсутствие шипов, было тем, чего я жаждал после глубокой боли, которую испытал в детстве. После унизительного стремления к любви, которая так и не пришла, после одиночества в надежде на радость. Я больше не хотел тянуться. Мне больше не хотелось надеяться. Это было слишком больно. И поэтому я выбрал того, кто не внушал мне ничего подобного. Ванесса была слишком мила, чтобы отказать. И где-то внутри я чувствовал определенное удовлетворение, забирая то, что, как я знал, по праву принадлежало Шейну. Я отдал ему всю свою жизнь, сделал все, чтобы он никогда не страдал так, как пришлось мне. Я заслужил право опередить его в том, что касалось Ванессы. Иисус. Он был моим братом, а я предал его — даже, если он об этом не знал. И я даже не подумал о ней. Могли ли мои слабые чувства быть достаточными для нее в долгосрочной перспективе? Конечно, нет. Я постоянно пребывал в состоянии холодной отстраненности, и только Кира смогла вернуть меня обратно своим теплом и жизнерадостностью. Мы с Ванессой никогда бы не сделали друг друга счастливыми. Я говорил себе, что мне никогда не нужно было открывать ей свои секреты, потому что она знала о моей семье, но правда заключалась в том, что я не хотел этого. Никогда не хотел делиться с ней всем собой, и поэтому никогда не делился. А если я и любил ее, то только как… друга.
Она сказала мне, что хочет сохранить себя для брака, и после всех женщин, с которыми я уже был, когда мы начали встречаться, это казалось правильным. Что я должен ждать свою жену. Скорее всего, она берегла себя для Шейна больше, чем для брака, независимо от того, понимала она это в то время или нет. Но теперь… слава Богу, что я никогда не занимался любовью с женой брата. То, что мы делали, вдруг показалось мне кровосмесительным и на сто процентов непривлекательным.
Я попал в тюрьму, а они каким-то образом нашли дорогу друг к другу. И все, что я чувствовал, это пустое чувство предательства. В основном я скорбел о потере одного из немногих людей, который всегда был на моей стороне: моего младшего брата. С тех пор я вообще не позволял себе чувствовать. А потом появилась Кира, которая всколыхнула во мне все эмоции и заставила меня признать потребности, которые я хранил внутри себя. Она держала меня в таком постоянном состоянии предвкушения, что я почти забыл, как сохранять безразличие. И как только я снова начинал возводить холодные стены внутри себя, она растапливала их своим теплом и жизненной силой. Каждый. Раз.
Кира, которая никогда не делала ничего наполовину.
Кира, которая страдала столько же или даже больше, чем я.
И вдруг я почувствовал себя еще меньше, потому что так ясно увидел, что, несмотря на сходство наших историй, несмотря на то, что ее жестоко обидели, Кира решила смотреть на мир с надеждой, оптимизмом и добротой, близкой к ошеломляющей. А я? Я замкнулся в себе и окружил себя холодностью, сосредоточившись только на своих эгоистичных желаниях. В отличие от моей жены, я был трусом.
Но я жаждал стать лучше. Жаждал быть достойным ее. И я хотел ее. Но не только ее тело. Боже, помоги мне, я хотел ее тело, да, но я хотел гораздо большего. Я хотел ее одобрения, хотел слышать ее мысли, хотел знать ее секреты. И я хотел продолжать рассказывать ей свои.
Я
Шуги поскреблась в мою дверь и толкнула ее носом, рысью подбежав ко мне. Она издала очень тихий звук и, вместо того чтобы опустить искалеченную голову, положила ее мне на колено, глядя на меня своими проникновенными глазами. Я почесал ее за ухом.
— Хорошая девочка, Шуг, — сказал я, похвалив ее за то, что она нашла свой голос и была достаточно смелой, чтобы использовать его. — Когда я успел в нее влюбиться? — спросил я собаку, которую подарила мне жена, почесывая ее за другим ухом. Шуги не дала никакого ответа, кроме небольшого удовлетворенного поскуливания.
Когда это произошло? Когда она впервые назвала меня Драконом? Может, это были те глупые крысы с именем на О? Когда я впервые поцеловал ее? Когда я увидел, как она играет с теми детьми в центре временного пребывания, хотя она имела полное право быть несчастной после жестокости своего отца всего лишь накануне вечером? Когда я успел влюбиться в нее и даже не осознать этого?
О, Боже, я любил ее. И я хотел ее любви. Жаждал ее. Это была боль в глубине моего сердца. И мне было страшно хотеть этого. Я не знал, как чувствовать эмоции, которые внезапно признал, и еще меньше знал, как подвергнуть их ее отказу.
«Сдавайся, мой мальчик. Отпусти.»
«Хотя бы раз наберись смелости и отпусти.»
Я опустил голову на руки, не зная, смогу ли я, не зная, смогу ли быть настолько смелым.
Глава 19
Кира
«Дом Бизли» был особняком 1902 года, который был превращен в очаровательную гостиницу, расположенную в нескольких минутах ходьбы от набережной реки в центре города. Именно здесь я жила уже почти неделю, одновременно зализывая раны и составляя список для предстоящей вечеринки на винограднике Хоторна. Я общалась с Шарлоттой по смс и знала, что все идет хорошо с проектами как внутри, так и снаружи дома. Шарлотта неоднократно предлагала навестить меня, но я отказывалась. Ценила это, но никто ничего не мог сделать для меня. И в конечном итоге будет только больнее, если я продолжу сближаться с людьми, которые были семьей Грейсона… а не моей. Я должна была начать отстраняться, чтобы в конце концов не оказаться еще более опустошенной, чем уже была.
Было показательно, что Грейсон даже не написал мне ни разу, не говоря уже о попытках позвонить.
В какой беспорядок превратилась моя последняя затея. Мне пришлось утешать себя тем, что конечная цель была достигнута. Я была финансово независима, обладала свободой, к которой так стремилась, а что касается Грейсона, то его виноградник был на пути к тому, чтобы снова стать действующим и, надеюсь, очень успешным.
И вот теперь я была здесь, нанося последние штрихи на свой костюм для сегодняшней вечеринки. Я приду туда, как обещала, удостоверюсь, что все прошло хорошо, и чтобы мы с Грейсоном выглядели как добропорядочная супружеская пара, а потом сразу же уеду из города. Я не могла вернуться в «дом Бизли», чтобы это не выглядело подозрительно. Я подружилась с хозяевами, и они решили, что я остановилась здесь из-за работ на винограднике. Я жаловалась, что строительная пыль вызывает у меня астму. В конце концов, я не смогe остаться в Напе или рядом с ней. Если кто-нибудь в городе узнает, что мы на самом деле не счастливая супружеская пара, они почувствуют себя обманутыми, и весь смысл этой вечеринки — улучшить представление людей о Грейсоне — окажется напрасным. Я спрошу Грейсона, могу ли провести последнюю ночь в своем маленьком домике, а затем попрошу Уолтера подвезти меня за машиной и уеду утром. Мое сердце упало, и я смахнула слезу, прежде чем она скатилась по щеке. Я уже достаточно наплакалась за эту неделю. И сейчас у меня не было времени на слезы, не говоря уже о том, что я потратила почти час на макияж. Поэтому я расправила плечи и надела туфли. Зазвонил мой мобильный телефон, подтверждая сегодняшнюю поездку.