Клык Фенрира
Шрифт:
— Вы не правы! — вспылил Саша. — Алексей Дмитрич — очень достойный человек!
— Достойные люди, Александр Романович, не унижаются до кабацких драк с вонючими мужиками и не дерутся пошлыми табуретками, — кивнул офицер на оружие Алексея, которое он, тоже смутившись, попытался спрятать за спину. — Но мне недосуг разбираться с вашим так называемым приятелем. Меня послал за вами ваш дядюшка…
— Я не поеду никуда! — перебил юноша, упрямо сжав кулаки.
— Его сиятельство приказали привезти вас во что бы то ни стало. — Офицер многозначительно
Саша, покосившись на солдат, сник и взглянул на Алексея. В его глазах были такая тоска и обреченность, что молодой человек искренне ему посочувствовал, но вмешиваться в семейные разборки не собирался. Он сегодня и так наделал достаточно глупостей.
— Не грусти, Саша! — Возникло чувство светлой и щемящей грусти, какое бывает при расставании с хорошим другом. Расставании навсегда. — Твои подвиги и твоя слава еще впереди. У тебя своя дорога.
Воронцов вздохнул и, сказав: «Прощай, Алеша!» — вышел во двор.
Когда голоса солдат и стук копыт стихли, молодой человек буквально рухнул на стул, пожалуй, единственный в этом трактире. Ноги дрожали, руки — тоже, а голова болела и кружилась. В азарте драки этого не ощущалось. «Вот и решилась наша проблема с неожиданным попутчиком», — мелькнула мысль, и почему-то стало грустно и одиноко.
Семен осторожно поставил бутылки, которыми был вооружен, на стойку и, постучав по ней, крикнул:
— Вылезай, любезнейший, все кончилось! Сейчас мы тут приберемся. — Затем, повернувшись к Алексею, хмуро проворчал: — А ты, барин, в следующий раз, прежде чем кулаками махать, сперва головой подумай. Она тебе не только для шляпы дадена.
Александра Воронцова привезли в Питер ранним утром. Продрогший, уставший и невыспавшийся юноша только успел переодеться, как его вызвал к себе дядя. Канцлер то ли работал всю ночь, то ли поднялся ни свет ни заря, беспокоясь о судьбе племянника. Саша, рассерженный бесцеремонным вмешательством в свою жизнь, приготовился к серьезному разговору. Он всю дорогу сочинял гневную речь в защиту права поступать так, как ему хочется. Больше всего возмущало, что его на глазах Алексея Артемьева отправили домой под конвоем, как малолетнего воришку. Ладно бы так поступил отец, отличающийся крутым нравом, но от мягкого и покладистого Михаила Илларионовича юноша подобного не ожидал.
Канцлер Воронцов поднял голову от заваленного бумагами стола и хмуро посмотрел на вошедшего племянника.
— Ну что, сударь, набегался? Вот уж не ожидал от тебя такого художества! Хоть бы о матери подумал, она даже захворала от беспокойства.
Саша потупился, все заготовленные слова куда-то испарились — матушку было действительно жалко. Но сдаваться
— Я уж взрослый, дядя, не век мне за маменькин подол держаться. Хочу сам свой путь выбирать!
— Какой путь-то?! — Михаил Илларионович раздраженно отодвинул кресло и подошел к племяннику. — В кабацкой драке нож в спину получить или сдохнуть, как собака, в придорожной канаве? Люди, с которыми ты связался — перекати-поле, авантюристы, а то и кто похуже. Что за дела у графа Сен-Жермена в нашей стране — неясно, да и сам он — фигура темная. И этот, ученик его, тоже не пойми кто и неизвестно откуда. Ни чести, ни славы себе ты на этом пути не добудешь. Я в твои годы мечтал родине служить, а ты дурью маешься.
— Да я рад бы родине служить, — оживился приунывший было Саша, — да батюшка на войну не отпускает.
— Война! — Канцлер передернул плечами и нервно потер руки. — Она, уж почитай, закончилась. Да на такой войне ты славы тоже не добудешь, только зря голову сложишь. С нашими-то генералами-дурошлепами, которые только и оглядываются, кто да что скажет. Тут еще матушка Елизавета не ко времени захворала, а наследник-то… А! — махнул рукой Михаил Илларионович, видимо, сообразив, что наговорил лишнего.
— Да я… — начал Саша, но канцлер его остановил:
— Погоди! У меня к тебе серьезный разговор есть. Хотел повременить немного, но раз тут такое дело… Чтобы родине послужить, знать и уметь надобно немало. И это не те знания, которые можно в книжках найти. Ты хотел путешествовать? Так путешествовать надо с умом и с пользой, а не по дурости. Я вот выхлопотал у государыни направление для тебя — поедешь во Францию, в Версальскую рейтарскую школу учиться. Заодно и Европу посмотришь, с важными людьми знакомство сведешь, опыта наберешься, не книжного — настоящего.
Елизавета Петровна даже особый рескрипт обещала написать к нашему послу в Париже, дабы оказывал тебе всяческое содействие. Ну и я кое-какие письма передам к нужным людям. Так что поедешь, и не как простой недоросль, а как взрослый человек, российский дворянин, понимающий государственные интересы.
— Дядюшка, неужели это правда?
Саша о таком даже и мечтать не смел — он поедет в Европу, увидит Париж, даже, может быть, встретится с самим Вольтером. От таких перспектив захватило дух. На фоне грядущих приключений образ Сен-Жермена с его тайнами поблек, стал мелким и незначительным.
— Ну что, Сашка, рад? Вижу, что рад! — Михаил Илларионович, добродушно усмехаясь, похлопал по плечу ошалевшего от такой новости юношу. — Иди-ка сейчас отдыхай, ближе к вечеру к государыне поедем за высочайшим дозволением да за обещанным рескриптом. А через пару деньков можно и в дорогу собираться.
Юноша, потрясенный свалившимся счастьем, поблагодарил дядю и пошел было к двери, но вдруг остановился, повернулся и спросил:
— Дядя, а что с документами?
— С какими документами? — Михаил Илларионович недоуменно посмотрел на юношу.