Клыкастые страсти
Шрифт:
Мало того, общение с вампирами, а может и память Даниэля, заставили меня встряхнуться.
«Это же площадка для спектакля» — шепнула в глубине души женщина со звериными глазами.
Почему я так считаю? А вот так вот. Есть причины.
Комната — обычный рабочий кабинет. Стол, кресло рядом с окном. У противоположной стены — еще два кресла и журнальный столик. Окно — большое. В углу — иконы. У другой стены — книжные полки. Какая-то литература, через одну — с крестиками на корешках. То бишь — на религиозные темы.
Кабинет
Первое. Поп сидит в кресле, напротив него — еще одно кресло. Даже на вид — очень мягкое и удобное. Но я, наметанным взглядом художницы, понимаю — любой, кто сядет в него, окажется ниже попа чуть ли не на голову. В таком положении человек более уязвим. Да и не встанешь из креслица слишком просто. Придется опираться на подлокотники, поневоле будешь выглядеть смешно. И поймешь это. А где смущение — там дестабилизация. На выбитого из колеи человека проще надавить. Так вот.
Второе. Почему он сидит — здесь и так? Устал и присел поразмышлять о судьбах мира? Возможно.
Только вот место странное. Отсюда даже в окно не посмотришь. Окно как раз за спиной у попа. И в него льется мягкий вечерний свет. Объяснять надо? Лицо попа — в тени, лицо любого собеседника — на виду. Ничего не скроешь, никакой эмоции. А кресло, стоящее за столом не менее удобно, чем этот стул. И отодвинуть его можно. Не проблема. Вот чего его сюда отдыхать понесло? Неудобно же!
Третье. У попа в руках ничего не было. Ни бумаг, ни четок… сидите вы за столом, думаете о чем-то, потом, пребывая мыслями в горних высях, встали из-за стола, прошлись по комнате — и даже четки с собой не взяли? Вон, я их даже отсюда вижу. Лежат на краю стола, поблескивают янтарем. Ой, недешевенькая игрушка. Мне и отсюда видно, что янтарь — натуральный, характерный такой…
Действительно, нахалы. Хотя, если бы они знали меня чуть получше, так убого бы площадку не готовили. Считают меня соплюхой и недооценивают? Похоже на то. Как бы мне теперь повести себя? Показать опасной? Нарвешься. Пусть лучше недооценивают. Современная дуреха, повернутая на поп-культуре, немного хамка, не слишком образованная, типичная внучка торгаша. Хотя если кто деда назовет торгашом… ой не завидую я этому герою-камикадзе. В лучшем случае зубы будут собирать по кабинету. В худшем — собирать нахала будут в реанимации. Сыграть им, что ли хамоватую студентку? А, можно.
Поверят ли?
Не знаю. Но пробовать надо. Лучше так, чем показать себя слишком умной.
«Порррррррвем игррру на трррррряпки?» — предложил зверь-из-зеркала. И я внутренне улыбнулась.
— Хорошо, и вам не хворать.
Я без приглашения обошла комнату и уселась на стол, подвинув в сторону кучу несомненно важных бумаг. Парочка спланировала на пол. За ними с грохотом упали четки. Ой! Я не нарочно, правда — правда! Но вышло здорово. Поп оказался повернут
— Поговорим, падре?
— Дочь моя, вы неправильно употребляете это слово. У нас в России падре нету. Это слово обозначает католического священника…
Поп неторопливо встал из кресла и прошелся по комнате.
— Да, я знаю. Но и пудель, и бульдог и дворняжка — это собаки. Как собаку ни назови — она кошкой не станет.
— Хорошо ли сравнивать святых отцов с собаками?
— Вы же сами себя с ними сравниваете. Как там… пастыри, да? Пастушьи собаки во-круг стада? Разве нет?
— Разумеется, нет.
Не соглашаешься? Пытаешься отобрать инициативу? Что ж, попробуй!
— Ну да это и неважно. Рокин пригласил меня и сказал, что вы тоже видите ауры? Это — так?
— Дочь моя, не могли бы вы слезть с моего стола?
— Вы же не можете иметь детей? Да и моего отца давно похоронили, — я и не подумала выполнить просьбу. — Так мы поговорим про ауры?
В голубеньких глазах плескалось возмущение. Ага, допекаем помаленьку.
— Что именно вы хотите узнать про ауры?
— Юлия Евгеньевна. А вы?
— Можете называть меня отец Алексий.
— Отлично. Дядя Лёша. Вы тоже видите ауры?
— Иногда.
— Это — как?
— Когда соблюдаю пост и молюсь.
Мне это резко не понравилось. У него аура, как прогнивший баклажан! Как ему помогут посты и молитвы? Или даже они не помогают хоть чуть-чуть просветлеть?
— А просто так? Если смотреть как бы боковым зрением?
— Чтобы видеть душу человеческую нужно свою очистить от мирского, — наставительно произнес поп. — Если человек грешен, если его отягощают недобрые помыслы или деяния…
Все. Мое желание говорить сдулось, как лопнутый шарик. С такой аурой, как у него — он еще и пытается мне о каком-то очищении говорить? Лицемер! И похоже меня сюда затащили не для разговора а для мя-агонькой такой проработки мозгов.
Увольте.
Я лучше буду совершать ошибки, но пользоваться своей головой.
— Простите, ребята, мне пора. А вы оставайтесь. Поговорите об очищении… очень советую ведерную клизму. С перцем. Прочистит до самых глубин души.
Я спрыгнула со стола и направилась к дверям.
— Почему вы так негативно настроены, Юлия Евгеньевна? Мы не сделали вам зла, а вы вот так… хамите оскорбляете…
— Мне надо дождаться, пока вы мне сделаете гадость — и только потом нахамить? Лучше я потом я буду молча пинать ногами, — вежливо ответила я. — Прощайте.
— До свидания, Юлия Евгеньевна, — пропел поп с явной угрозой.
— Юля… — это Рокин, растеряно.
Я фыркнула.
— У вас такая аура, любезнейший, что тошнит. Тухлая вся, как кусок говяжьего мяса после пятикратной разморозки. Ваш же журнал пишет, что цвета веры — белый, золотой, в крайнем случае, голубой. У вас даже зеленого нет. Сплошной красно-коричневый, черные и серые пятна. Тухло-желтый. Грязно-лиловый. И говорить нас с вами не о чем. Вы — мерзость. И на совести у вас — мертвые люди. И бог вам их не простил.