Ключ к сердцу императрицы
Шрифт:
Подарить ей материнское кольцо… такие кольца дарили только невестам!
Она знала, что это не может сбыться и никогда не сбудется. Она знала, что Алексей женится на Ирине. Она знала, что этот его поступок жесток по отношению к последней…
Лидия все знала и все понимала. Однако же не могла с собой справиться. Она была счастлива, счастлива, безумно, нерассуждающе, ошалело счастлива!
В жизни ее не было мгновения блаженней, чем сейчас, когда взгляды их слились, как сливались губы, как тела уже сливались… и нынче ночью сольются вновь, возмечтала Лидия… Однако словно бы из рая изгнанной ощутила она себя, когда вдруг раздался голос Фоминичны — воистину грянул гром!
— Да ведь это лоскутья от савана! Господи Боже, спаси нас и охрани! Вы, барышня, принесли лоскутья от савана!
Ирина вскрикнула и перекрестилась. Лидия растерянно оглянулась на стол, где лежали ее лоскутки.
— От савана? — непонимающе повторила она. — От какого еще савана?!
— Да от савана старого барина небось! — прорыдала Фоминична. — Где вы их взяли, скажите на милость?!
— Да в том сундуке, в кладовке. Вы же сами, Фоминична, меня в кладовку за белыми лоскутками послали.
— Ах, да неужто других не нашлось, что вы именно эти взяли?!
— Не было там других, — чуть не выкрикнула Лидия. — Не было! Одни эти и лежали в сундуке. И откуда мне было знать, что они от савана?
— Как откуда? — изумленно поглядела Фоминична. — Разве никогда савана не видели? Не знали, в чем покойников в гроб кладут? Не знали, что из такого сурового полотна саваны шьют?
«Не знала, не видела!» — чуть не брякнула Лидия, да вовремя удержалась.
Подозрительное признание! Не отсюда! Не из этого времени!
— Да что же это? — причитала Фоминична. — Да как же это? Да как же они в сундук-то попали? Ведь когда покойнику саван шьют или платье покойнице, мало того что надо на живую нитку шить и держать иглу от себя, а не к себе, как обыкновенно делается. Самое главное — это все обрезочки да кусочки собрать и непременно положить в гроб, чтобы ни единой ниточки после него не осталось. А тут… оставили в сундуке… страшное дело!
— Немудрено, что барин старый по дому ночами шляется, хочет все лоскутки от своего савана забрать, — хохотнул Алексей, и Лидия поняла, что он пытается разрядить атмосферу.
Однако вышло еще хуже: Ирина закрыла лицо руками, а Фоминична сурово покачала головой:
— Стыдитесь, ваше благородие, этак-то вольнодумствовать! Не сыскать приметы страшней, чем лоскутья от савана в одежду либо одеяло вшить. Верная смерть тому, кто этим одеялом укрываться будет или платье сие на себя наденет!
— Но ведь никто никуда ничего не вшил! Ничего страшного не произошло? — передернул плечами Алексей, и Лидия поняла, что ему до смерти надоели все эти бабьи причитания. — Благодаря тебе, Фоминична, благодаря неусыпной охранительнице нашего благополучия, происки темных, злобных сил приостановлены, примета злая повержена. Сунь эти лоскутки в печку — да и дело с концом. А кстати, про печку… Не пора ль ужинать, господа?
— Побойтесь Бога, Алексей Васильевич! — возопила Фоминична. — Да разве мыслимо сие — лоскутья от савана в печку совать?! Да ведь перемрут как мухи все, кто только ядовитого дымка нюхнет.
— Ну, не суй в печку, — покладисто кивнул Алексей. — На помойку выкинь, в землю зарой — да что хочешь сделай, только отстань от нас с этими своими страшными сказками. Довольно уже. Назабавились.
— Единственное средство от злой силы избавиться — это лоскутья на кладбище зарыть, — словно не слыша, пробормотала Фоминична. — Сейчас Кешу пошлю.
— Кешу? — ахнула Лидия. — На кладбище? Да за что ему такое наказание? Он-то здесь при чем?!
— Тогда, воля ваша, барышня, вам идти придется, — резко повернулась к ней Фоминична, и Лидии показалось, что в глубине ее темных глаз сверкнуло мрачное торжество. — Вы лоскутки нашли, вам их и хоронить!
Ирина в ужасе пискнула:
— Сейчас?! На кладбище?! Ночью?! Господи помилуй!
У Лидии же от ужаса воистину дыханье пресеклось: ни вздохнуть, ни охнуть, ни слова сказать. Воистину — Господи помилуй!
— Сейчас. На кладбище. Ночью! — веско повторила Фоминична, словно гвозди в крышку гроба вколачивала.
— Ты, нянька, больно много воли взяла, — раздался ледяной голос Алексея. — И место свое забыла. А ну, угомонись! Коли сама в прошлом веке живешь с глупостями своими деревенскими в ладу, то мы — люди нового времени, девятнадцатого века, мы городские, образованные, нас так просто не запугать. Вели эти лоскутья за оградой пока землицей присыпать, а утром Кешу на кладбище и впрямь пошлем, коли тебе от них неможется. Но — только утром. А сейчас нечего в ночи шататься. Ладно на призраков, а то и на волка наскочить недолго! Или даже на француза!
— И-и, батюшка Алексей Васильевич, не накличь беды, — совсем другим тоном, робким и покорным, даже льстивым, проговорила Фоминична, и Лидия наконец-то перевела дух, с восхищением посмотрела на Алексея.
Ловко он укротил строптивую бабу! Вот она, властная хватка барина-крепостника! Ну как тут не прославить крепостное право, которое помогало ставить зарвавшихся холопов на место?! Конечно, какие-нибудь декабристы, разночинцы, революционеры-демократы, большевики, а также правозащитники новейших времен за такие крамольные мысли предали бы Лидию анафеме, да где они все, декабристы-большевики-правозащитники? О них еще и помыслов ни у кого нет! Они еще и в проект не заложены!
— Ну какие в наших местах волки? — все так же смиренно пела Фоминична. — А уж француз-то… откель бы ему тут взяться? Вовек не отыскать ему пути в Затеряево!
— Твоими бы устами да мед пить, — пробормотал Алексей, впрочем, уже вполне миролюбиво. — А не пора ли нам в конце концов поужинать, господа хорошие? Нынче у нас сладкое что будет, опять взвар медовый?
— Неужто надоел? — обеспокоилась Фоминична. — А Ирина-то Михайловна, Иринушка моя, его очень даже жалует…
— Да не волнуйся, не надоел, подавай свой взвар, — усмехнулся Алексей. — Да поскорей, а то спать хочется!