Ключ. Возвращение странницы (сборник)
Шрифт:
Фрэнк Эббот воскликнул:
– Шантаж… мисс Сильвер!
– Я вам сказала, что дело это, возможно, очень серьезное.
Он пригладил назад волосы, и так уже сиявшие как зеркало.
– Серьезное? Господи боже… продолжайте.
Мисс Сильвер слегка нахмурилась в ответ на эту форму обращения. Она была снисходительна к молодым людям, но ее опыт гувернантки оставил у нее ощущение, что она ответственна за их манеры.
– Я уже сказала о своем убеждении, что у бедной мисс Коллинз не было такого намерения, но боюсь, что она могла создать совершенно ложное впечатление у того человека, который ей звонил.
– Какого человека?
– Имя не было названо. Мисс Коллинз сказала мне, что написала леди Джослин, смею предположить, в Джослин-Холт, но не получила от нее ответа.
– Филипп Джослин… интересно… – Лицо сержанта выражало сомнение и подозрительность.
Мисс Сильвер звякала спицами.
– Совершенно верно, дорогой Фрэнк. Но с другой стороны… Я чувствую, нам следует пока воздержаться от суждения.
Он кивнул.
– Итак, кто-то позвонил мисс Коллинз. Что он сказал?
– Он спросил ее, говорила ли она кому-нибудь о своем письме по поводу Энни Джойс. Она сказала, что нет. Он назначил ей встречу с леди Джослин под часами на вокзале Ватерлоо вчера без четверти четыре. Она должна была держать в левой руке газету, с тем чтобы ее можно было легко узнать. Именно в этом месте мисс Коллинз совершила, боюсь, весьма печальную ошибку. Она сказала мужчине, с которым говорила, что узнала бы леди Джослин повсюду, даже если та настолько похожа на Энни. И после этого она стала объяснять, что никогда не будет введена сходством в заблуждение. Я не точно передаю вам ее слова, поскольку она говорила очень сумбурно, и рассказываю только суть. После того как она сказала, что видела портрет леди Джослин в газетах, мужчина спросил, отличила бы она ее от Энни, и она ответила, что по картинке – нет, но если бы пришлось увидеть обеих, то узнала бы. Он спросил: «Как?» – и она сказала: «Ну, это очень просто!» Именно в тот момент, когда она рассказала мне это, я почувствовала легкое беспокойство. Это было не мое дело, но я не могла отделаться от мысли, что мисс Коллинз поступила неблагоразумно, взяв такой тон. Даже при повторении ею этих слов ее намерение намекнуть на какое-то особое знание было совершенно очевидным. Я спросила ее, как она может быть уверена, что всегда отличит Энни Джойс от леди Джослин – не было ли, например, какой-то особой приметы, с помощью которой можно было бы уверенно опознать мисс Джойс. Я сказала, что семья не сразу убедилась в том, что к ним вернулась именно леди Джослин, поэтому всякое особое знание, которым обладает мисс Коллинз, могло бы оказаться очень важным.
– Вы так сказали?
– Да, Фрэнк. И когда я это сказала, она заговорила в очень возбужденной манере. Боюсь, она, бедняжка, была обрадована и польщена мыслью, что является обладательницей важной тайны.
– Что она сказала?
– Я приведу вам ее собственные слова как можно точнее. Вот они: «Именно это я ему, в сущности, и сказала. “Меня не обмануть, – говорю я, – ни за что на свете”». На что джентльмен приятно рассмеялся и сказал ей, что она очень самоуверенна, а она ответила, что уверена, но не объяснила почему. Но мне она сказала, что когда растишь ребенка с пяти лет, и моешь его, и одеваешь, и все делаешь, то, само собой, будешь знать все, что положено. Я не знаю, как много она бы еще рассказала, потому что в этот момент поезд остановился и вошла толпа людей. Мы больше не разговаривали на частные темы, но на платформе она обернулась и пригласила меня навестить ее, когда в следующий раз я буду в Блэкхите, а я записала для нее свое имя и адрес.
Фрэнк Эббот с острым интересом ждал продолжения.
– Да, а почему вы это сделали?
Мисс сложила руки на вязанье.
– Я подумала, что она была неосмотрительна. И боялась, что она, возможно, создала ложное впечатление. Я сочла вероятным, что она может оказаться в трудной ситуации. Я подумала, что вряд ли у нее есть кто-то, с кем ей захочется посоветоваться, и что ей может понадобиться совет. Что-то вроде этого, Фрэнк, но,
С минуту он молчал. Потом сказал:
– Вкратце так… Нелли Коллинз обладала, или притворялась, что обладала, какой-то особой информацией об Энни Джойс. Если Энни Джойс мертва, эта информация не представляет ни малейшего интереса ни для кого – если только Джослины не имеют каких-то оставшихся сомнений относительно того, действительно ли выжила именно леди Джослин. В этом случае они были бы рады прямым доказательствам и благодарны Нелли. Тут нет возможного мотива для убийства. С другой стороны, если та, что выжила, – Энни Джойс, а леди Джослин мертва уже три с половиной года, как и написано на надгробии, тогда женщина, которая заняла ее место, должна играть по очень высокой ставке – она, очевидно, считает, что добилась успеха. И тут вдруг появляется Нелли Коллинз со своим «Я мыла ее и одевала, и уж кому о ней знать, как не мне?». Никакой более сильный мотив и не требуется.
– Верно, – сказала мисс Сильвер.
– Но ей звонил и договаривался о встрече мужчина…
– Да – от имени леди Джослин.
– Вы совершенно уверены, что Нелли Коллинз так сказала?
– Совершенно уверена, Фрэнк.
Он отодвинул стул и встал.
– Тогда ставлю миллион к одному, что у леди Джослин имеется совершенно несокрушимое алиби.
Глава 20
Анна Джослин открыла входную дверь своей квартиры. И с удивлением посмотрела на стоящих перед нею двух мужчин. Один из них, массивный, средних лет, был похож на мощную колонну, другой, элегантный молодой человек, уместнее выглядел бы в гостиной.
Представившись старшим инспектором сыскной полиции Лэмом, первый мужчина перешагнул порог, наскоро представил своего спутника как сержанта сыскной полиции Эббота и голосом, не вполне утратившим свой первоначальный деревенский акцент, заметил:
– Быть может, вы позволите нам переговорить с вами, леди Джослин?
Прошло несколько мгновений, прежде чем она шевельнулась. На лестничной площадке, откуда они вошли, было почти темно, холл квартиры был освещен только лучами, падавшими из полуоткрытой двери гостиной. Если она повернется, ей придется подставить лицо свету. Но она должна повернуться, а не то они поймут, что она испугана. Испугана… как может слово описать это ощущение, что всему настал конец? Она сделала усилие, заставляя свое тело прийти в движение, и тело подчинилось. Произошла лишь маленькая заминка, перед тем как она повела посетителей к той полуоткрытой двери гостиной.
Они вошли в приятную комнату. Свет лился с потолка из лаликовского плафона [18] . В другом сосуде того же мастера, из очень тяжелого стекла, с дизайном в виде птиц, клюющих фрукты, находился большой букет темно-бежевых хризантем. Задернутые занавеси были из парчовой ткани медового цвета. Из-за них свет в комнате имел чуть золотистый оттенок. Вся цветовая гамма была выдержана в тонах между медовым и желтовато-коричневым.
На леди Джослин было голубое платье и две нитки замечательного жемчуга. Она сказала:
18
Речь идет о Рене Лалике (1860–1945) – французском ювелире и стеклянных дел мастере, одном из выдающихся представителей арнуво.
– Вы хотели меня видеть… – и осеклась.
Притворяться не было смысла. Всякий, кто не был круглым дураком, заметил бы ее испуг, а ни один из этих мужчин дураком не был, даже пожилой, со своей тяжелой полицейской фигурой и флегматичным красным лицом. Она сделала рукой легкий обезоруживающий жест, который старый Лэм заклеймил про себя как иностранный.
– Вы сочтете меня очень глупой – но вы так меня напугали. Видите ли, я больше трех лет провела во Франции, в оккупации, а когда на протяжении трех лет полиция означает гестапо, не так-то легко… – Она снова осеклась и сказала с улыбкой: – Мои нервы сыграли со мной шутку. Чем могу быть вам полезной? Присаживайтесь, пожалуйста.