Ключ

Собко Вадим Николаевич

— Иди-ка сюда.

Когда Демид вошел, неторопливым значительным движением вынул из ящика стола красную книжечку в ледериновом переплете, протянул парню:

— Прочитай.

Демид раскрыл книжечку. На первой странице четко, каллиграфически было выведено: «Книга затрат на содержание моего пасынка Хорола Демида Петровича». На другой страничке вверху стояла дата «17.VI—1.VIII». Семнадцатого июня — это был день похорон матери. Первое августа — сегодня. Может, и для мамы у Трофима Ивановича была такая же книжечка?

— Читай дальше, внимательно читай.

Демид взглянул на колонку цифр. Колобок четко и придирчиво записал все затраты за полтора месяца. На стирку белья, зубную

пасту, на шнурки для ботинок, на еду, на плату за квартиру, электричество и коммунальные услуги. Одним словом, записано все, причем абсолютно точно. В некоторых случаях бухгалтер даже брал на себя не две трети, а почти три четверти всех затрат, вот, скажем, плату за электроэнергию.

Под колонкой цифр — жирная черта и итог: «За указанное время затрачено на содержание Демида Петровича Хорола сорок шесть рублей тридцать одна копейка». Рубли прописью, копейки цифрами.

— Это твой долг. Проверь, не ошибся ли я. Мне от тебя ни одной лишней копеечки не надо, но и своих, понимаешь, копеек мне разбрасывать нет смысла. Проверь.

Демиду страшно было взглянуть на красную книжечку. Скользнул взглядом по листкам, ничего не понял и сказал:

— Все верни.

— Вот и хорошо, — удовлетворенно подвел итог Колобок. — Каждый месяц первого числа я буду тебе предъявлять счет, и ты точно будешь знать сальдо своих долгов.

Что такое сальдо, Демид не знал, но спросил с тревогой:

— Как же я их вам отдам?

— О, — Колобок поднял длинный (Демиду в эту минуту показалось: длинный, как телеграфный столб) указательный палец, — не беспокойся об этом, вырастешь, станешь зарабатывать, отдашь. А теперь иди.

Глава третья

Вот так и бежали годы, вот так и переходил из класса в класс Демид Хорол, каждый месяц узнавая, сколько потрачено денег на его маленькую жизнь. Числа в красной книжечке росли и росли, они уже перевалили за сотни, стали тысячами, и когда Демид заболел ангиной с высокой температурой, то самыми страшными видениями его бреда были эти цифры.

— Вы спокойно идите на работу, я пригляжу за ним, — сказала тогда Ольга Степановна.

— Спасибо, — с легким сердцем ответил Колобок, — человек человеку друг, товарищ и брат.

Старуха ничего не ответила на это, только с горечью посмотрела, с каким облегчением, почти радостью захлопнулась дверь за Колобком. Вот странная вещь, дверь — что с нее взять, мертвая доска, а как точно может передать и характер, и настроение человека, который ее закрывает или, наоборот, старается открыть.

Ольга Степановна долго сидела около кровати больного мальчика и поначалу не могла понять, почему он в своей бредовой маяте все время с ужасом вспоминает о каких-то сотнях и тысячах и горячечно повторяет: «Я отдам, Трофим Иванович, я все до копеечки отдам…» Эти слова звучали в разных вариантах, но все-таки повторялись упорно. Температура держалась недолго, дня два, но за это время Ольга Степановна все успела понять и, поняв, глубоко задумалась. Что ей нужно сделать? Как помочь? Конечно, об этих деньгах с Колобком говорить бесполезно: делу не поможешь, скорее, навредишь. Колобок озлобится, а злоба, как известно, плохой советчик. Единственно, что ей под силу, — постараться уменьшить влияние Колобка на мальчика. Сделать это просто необходимо. Разумеется, она даже не намекнула ни Колобку, ни Демиду, что догадалась о существовании расчетной книжки, но вскоре, кроме пристрастия к кино, Ольга Степановна загорелась любовью к театру, в комнате мальчика стали появляться интересные книги: Джек Лондон с его пылким призывом к героизму заменил Фенимора Купера, а Павка Корчагин зашел в гости к пареньку, ненамного

разминувшись с шевченковской «Катериной».

Павлов купил себе новый приемник, а свой старый трофейный «Филипс», когда-то еще привезенный его отцом из Германии, выпуска 1938 года, подарил Демиду. Большая коробка, с лампами, не транзисторная, подключалась к электросети, зеленый глазок индикатора поглядывал на Демида призывно-ласково.

— Сколько энергии съедает приемник? — сразу же поинтересовался Колобок.

— Копеек на тридцать в месяц.

Колобок спросил у электрика в тресте. Цифра оказалась верной, и тут же приплюсовалась к сумме месячных расходов Демида.

С помощью Павлова мальчик разобрал, почистил, наладил приемник и увлекся радиотехникой еще больше. Радио казалось ему чудом, близким к колдовству.

Вот так и шли годы, пока Демид не закончил десятый класс, а около Трофима Ивановича не появилась Софья Павловна. Никто, даже сам Колобок, не мог бы ответить, как это случилось, почему ему, уже в солидных годах человеку, захотелось видеть возле себя невысокую, миловидную женщину, медсестру из районной поликлиники. Они там и познакомились, когда Трофим Иванович весной проходил диспансеризацию. Приятно было убедиться, что, несмотря на годы, ты вполне здоровый человек, лишь пломбу в коренном зубе следовало сменить, только и всего.

После таких медосмотров Колобок выходил из поликлиники, снисходительно поглядывая на встречных. Он-то здоров, а они — еще неизвестно. Но именно в поликлинике и заболело его сердце: поистине — чем шут не шутит, когда бог спит.

Софье Павловне было за тридцать, но разница в годах нисколько не смущала Трофима Ивановича, наоборот, бодрила. Ему кто-то сказал, что такого рода браки омолаживают, и он тому охотно поверил, чувствуя себя рядом с Софьей и в самом деле просто молодцом. Она уже побывала замужем, но рассталась с мужем; причина его не интересовала — мало ли почему люди расходятся, ему-то что. Он вдруг обнаружил за собой какие-то странные, бессмысленные, на его взгляд, поступки: вдруг приохотился покупать цветы, подолгу простаивал у комиссионного магазина на площади Победы, поджидая Софью, причем не просто ждал, а с нетерпением, нервничая и, больше того, ни словом не упрекая ее за опоздание, а только радуясь, что наконец-то пришла. Что с ним произошло? Влюбился? Неожиданное чувство испугало его: не распоряжаться собой, своим временем, своими деньгами, идти не туда, куда хочешь, а постоянно думать только об одном — как и где увидеть Софью, что сказать и сделать, чтобы понравиться ей. До расчетов ли здесь, когда зачастую за один цветочек приходилось платить по два рубля, чтоб им пусто было, этим цветоводам. Все это было непривычно, тревожно, радостно и страшно.

В своем успехе он не сомневался. Человек он с достатком, одинокий, морально стойкий, чем не жених? А что ему уже порядком лет, так и ей не восемнадцать. Это тоже надо понимать. А намерения его честные!

— Дорогая моя Софья Павловна, — сказал он, когда они однажды сидели на Владимирской горке, ожидая, пока начнут продавать билеты в летний кинотеатр на картину «Тени забытых предков», — я надеюсь, что за время нашего знакомства вы кое-что узнали о моем характере.

— Кое-что узнала, — приветливо отозвалась женщина. Была она круглолицая, с маленьким в легких веснушках носиком, пышные светлые волосы напоминали одуванчик (дунь посильнее, и полетят прозрачные парашютики); полные, чуть-чуть подкрашенные губы охотно улыбались; вот только глаза, не очень большие, серо-голубые, улыбались не всегда, но на такие мелочи влюбленному Трофиму Ивановичу некогда было обращать внимание. Ямочка на круглом, энергично очерченном подбородке Софьи наполняла его сердце нежностью.