Ключ
Шрифт:
— А вот эти вещи ни к чему, — нахмурился Трофим Колобок, — любовь, всякие там сентиментальности — это не для меня. Мне нужно только одно — честность и порядочность. Значит, договорились?
— Договорились, Трофим Иванович! — Лицо Демида сияло от счастья; интернат, которого он неизвестно почему так боялся, отодвинулся, стал как бы тенью минувшей угрозы, отдаленным отзвуком грозы.
— Вот и прекрасно, — серьезно, не улыбнувшись, одобрил Колобок. — А теперь возьми деньги, беги в гастроном, купи хлеба, колбасы, сахару, а то эти чертовы вчерашние гости все подмели. Завтра сдашь бутылки, что от поминок остались. А сейчас — беги. — Вдруг, будто испугавшись своего решения и желая подстраховать себя, он добавил: — И имей в виду, дисциплина в нашей жизни должна быть железной. За малейший проступок я буду наказывать нещадно. Ясно тебе?
— Ясно! — радостно отозвался Демид.
В душе его жила острая потребность кого-то любить, В все лучшие чувства свои, которые, конечно, предназначались маме, паренек перенес на Трофима Колобка. Он не будет на свете одиноким, будет учиться, будет работать, а деньги он вернет до копеечки, за ним дело не станет! Главное — он не будет одиноким!
— Ну что ж, начинаем новую жизнь, — сказал Трофим Иванович, — запомни, я ко всему отношусь строго, но справедливо. Что самое важное в жизни человека? Чистота! Моральная и физическая. А в отношении физической чистоты мы с тобой, брат, существенно отстали. Простыни на твоей кровати когда менялись в последний раз?
— Перед тем как мама пошла в больницу.
— Вот видишь, полтора месяца прошло. И это называется чистота! И нужно будет все твои вещи переписать, мои тоже, чтобы знать, что у нас есть и чего нету. Ну а теперь давай возьмемся за чистоту.
В их коммунальной квартире две другие комнаты занимал наладчик с ВУМа — завода электронно-вычислительных и управляющих машин — Семен Павлов с женой и сыном, который уже ушел в армию, а в третьей жила Ольга Степановна Бровко, заслуженная учительница. Жили они мирно, во всяком случае, когда Колобок и Семен Павлов встречались на кухне поговорить и выкурить по сигарете, к ним присоединялась и Ольга Степановна со своим неизменным «Казбеком». Была она высокая, худая, строгая, напористая, всю жизнь привыкшая отстаивать интересы других людей, потому что долгое время была депутатом районного Совета. Демид ее побаивался. А вот кого он обожал, так это Валерию Григорьевну, жену Семена Павлова, женщину лет под сорок, энергичную, улыбчивую.
Вот так и началась их новая жизнь. В Киеве цвело лето, в школе были каникулы, свободного времени даже после всей домашней работы, которую Колобок взвалил на своего пасынка, хватало, а на свете столько интересных и еще не познанных вещей, что прямо дух захватывает. Фабричная улица одним концом упирается в шумное, заполненное тысячами машин Брест-Литовское шоссе, а другим — в улицу Ватутина. Рядом стадион «Авангард». В соседних домах много знакомых ребят. Школа — в трех кварталах от дома. Кинотеатр имени Довженко тоже недалеко, но посмотреть фильм — это недосягаемая роскошь для Демида.
А вот Ольга Степановна каждую неделю ходит в кинотеатр, все новые картины смотрит. Счастливый человек! Пенсии на все хватает. Только она все-таки странная. Дня через два после похорон мамы она постучала в дверь Колобка, вошла, поздоровалась.
— Я к вам с большой просьбой, товарищ Колобок, — Ольга Степановна по своей давней учительской привычке всех соседей называла по фамилии, — с большой просьбой. Вы не смогли бы меня выручить?
— Простите, Ольга Степановна, денег в долг не даю, — сухо ответил бухгалтер, — зарплата не позволяет…
Ольга Степановна улыбнулась одними глазами. Продолговатое, с крупным носом лицо ее не изменило приветливого выражения, и непонятно было, почему же мелькнула в глазах усмешка.
— Нет, я не за деньгами пришла. Пенсии мне хватает, я же одна, — ответила она (от курения голос ее стал низким, хрипловатым, чуть ли не мужским), — мне уж помирать скоро, а здоровье слабеет — вот о чем речь. Все было бы ничего, если бы не ноги. Болят, проклятые, иногда так болят, что остановлюсь и с места не сдвинусь. Походы-то мои, конечно, недалеки…
— Чем же я вам могу помочь?
— Не вы, а Демид, — сказала Ольга Степановна. — Понимаете, я частенько заглядываю в кинотеатр имени Довженко или в какой-нибудь другой: люблю посмотреть новый фильм, это моя слабость. Так вот, признаюсь вам честно, одной ходить страшно. Я хочу попросить вашего разрешения отпускать со мной Демида, пусть он меня провожает. Не часто, один раз в неделю.
— Пожалуйста, — великодушно разрешил Колобок. — Я ему прикажу сопровождать вас. Мы, советские люди, уважаем старость. После сеанса он вас встретит.
— А может, я буду брать его с собой? За мои деньги, конечно. Было бы удобнее, если бы он все время был со мной.
Трофим Колобок молчал, поглядывая на старую учительницу и о чем-то думая.
— Еще и нарушение деятельности головного мозга, — продолжала Ольга Степановна. — Бывают спазмы сосудов. Я, товарищ Колобок, прежде всего в этом деле забочусь о своих собственных интересах…
— Так же, как и все люди.
— Да, я не исключение. Дело в том, что на улице мне делается страшно. А с Демидом я ничего не боюсь.
Колобок вновь недоверчиво взглянул на учительницу. Как-то не вязался этот разговор с ее энергичным лицом, уверенными жестами. Вспомнил, как она моет пол в коридоре, переставляет мебель.
— Ну, — сказал он неуверенно, — впечатление больного человека вы не производите.
— Да я не очень-то и больна. Более того, когда я дома, то совсем здорова. Но стоит выйти на улицу — становится страшно… Беда, да и только.
— Хорошо, — все еще сомневаясь, сказал Колобок, — пусть ходит с вами в кино. Только на фильмы, где всяких итальянских красоток показывают, прошу его не водить. Мы с вами призваны воспитывать здоровое, крепкое поколение.
— Можете быть спокойны, — заверила старуха, — на фильмы, которые детям до шестнадцати лет смотреть не разрешают, мы не пойдем…
Вот так и стал ходить Демид Хорол каждую неделю в кино. Ольга Степановна хорошо знала, что она делает, и вовсе не боялась упасть на улице. Демид ей нравился, сложная его судьба трогала, и старая учительница, давшая путевку в жизнь тысячам и тысячам детей, не могла допустить, чтобы этот маленький и наверняка несчастливый парнишка оказался вне ее влияния.
Первого августа Трофим Иванович Колобок пришел с работы, ополоснул руки под краном, без стука, уверенно открыл дверь в комнату Демида и сказал: