Ключи и замки
Шрифт:
– Как это? Не понимаю.
Серафим тоже остановился и снова улыбнулся, убирая от лица сползшие волосы, а они у него были очень хороши: блестящие и тонкие, словно шелковые, скользили и блестели на солнце.
– Поговори об этом с Никитиным, – сказал Серафим. – Он сможет объяснить.
– Он ничего не знает о грани.
– Да, никто из людей не знает. А те, кто знает, считают это своей фантазией.
– Есть такие?
– Есть. Люди часто видят во сне то, чего не могут объяснить, и считают своей фантазией.
– Откуда ты знаешь?
– Я могу читать мысли, – Серафим пожал плечами.
– Серьёзно?
– Ну должен я отличаться от чем-то от людей. Я не только перемещаюсь
Над этими словами я задумалась и вспоминала их после много раз. А сейчас спросила то, что мне показалось немного странным и интересным.
– Серафим, ты сказал, что мы со Славой особенные оба. И сказал, что доктор Никитин знает что-то. Что?
Странно, но Серафим, кажется, смутился этого вопроса.
– Я только знаю, что вы особенные. Ты и даже Всеслав. Что с ним не так, как со всеми, мне доподлинно не известно, я просто это вижу и чувствую. В чем-то между вами есть сходство.
– Мы ведь брат и сестра, – сказала я, потому что для всего мира мы, мы не были братом и сестрой только друг для друга.
Но Серафим посмотрел на меня с усмешкой и покачал головой с лёгкой укоризной:
– Вот сейчас ты врёшь, принцесса. Ты давно знаешь, что между вами родства не больше, чем, к примеру, со мной. И Всеслав знает. Так что ваше сходство вовсе не в этом. И, думаю, доктор Никитин точно знает в чём.
Мне казалось, он хотел договорить, но не стал, потому что мы вышли на длинную и широкую аллею, ведущую к дому, над которой наклоняли ветви старинные уже огромные деревья, их тщательно обрезали, и следили за формой крон так, чтобы они образовывали над аллеей правильную арку, и увидели вдали, выходящим из дома Всеволода, тот щурился от солнца, оглядываясь, ожидая чего-то, впрочем, ясно, что мобиль, ему его подали в следующую минуту, но он явно кого-то или что-то искал глазами. И тут я поняла, что меня, потому что взгляд его остановился на мне, хотя нас отделяли метров сто. Он долго смотрел, будто удивляясь, даже обернулся, садясь в машину, сворачивая шею. Странно…
Серафим тоже это заметил. И произнёс негромко, будто мысли вслух:
– А вот этого бойся. Этот обидеть может. Слышишь, Ли? – он посмотрел на меня.
– Что? – удивилась я. – Кого? Всеволода? Да я для него козявка.
– Для него все козявки, и рабы и господа, настоящий Вернигор, – Серафим снова смотрел на Всеволода, уже двинувшегося от крыльца. – Но не в этом дело, он… мне не нравится. Держи ухо востро. Ты всё поняла? Будь осторожна с ним. Видала, воззрился?.. Черт его дери.
тайно от бабушки, мы бы встретились. Пожалуйста, Ли, приезжай, я просто не выдержу там без тебя. Я нигде не выдержу без тебя».
Вот такая записка. Он не выдержит… Будто я выдержу…
Мне хотелось плакать, и я плакала. Я плакала несколько дней, прячась в своих комнатах, или в саду. Там меня снова находил и успокаивал Серафим, сидел со мной подолгу.
– Серафим, как мне поехать в Оссенхоф? – спросила я его, наконец.
Глава 6. Тёмные времена
…Ещё бы мне было не воззриться, как выразился этот ничтожный садовник. Я, конечно, и подумать не мог, что он посмел говорить обо мне, но он был прав. Сегодня во мне разгорелся неожиданный и острый интерес к девчонке. И не потому, что она вдруг оказалась такой неожиданно взрослой, совсем девушкой, когда налетела на меня на крыльце, и не просто взрослой, а тонкой и гибкой, необычайно приятной наощупь, хотя я держал её в руках не больше секунды, но почувствовал это. Но больше всего потому, что едва я вошёл в обширную переднюю, как на меня точно также налетел и мой племянник Всеслав, который, очевидно, бежал за ней, за Ли. Только столкновение с ним не было таким приятным как с его сестрой, он совсем уже взрослый и высокий, почти как я, мосластый и твёрдый, весь из натянутых жил. Он чуть не сбил меня с ног, несмотря на то, что я мощнее и сильнее, так быстро он нёсся за Ли. Не удостаивая ни меня, ни мою мать, свою тётку, хотя бы приветственным кивком, он побежал дальше.
– Нет, ты посмотри на него, – проговорила моя матушка, как и я, провожая взглядом наглеца Всеслава. – Лоб здоровый, женить пора, а он всё носится, как десятилеток. Всё играют, куда Агнесса смотрит? Безобразие, воспитателей полный дом у каждого, а они носятся как деревенские беспризорники.
– Играют? – усмехнулся я. – Мама, неужели ты и правда думаешь, что они играют в салки?
Мама посмотрела на меня и пожала плечами, снимая перчатки из тончайшей лайки, всегда любила роскошь и ретро, и ответила пренебрежительно:
– Ну не в салки, так в прятки.
Я вздохнул, наблюдая, как рабыня принимает мамину шляпку вместе с перчатками, и говорит, что наши комнаты готовы и госпожа Агнесса ждёт нас к обеду через час.
– Мама… какие там прятки. Посмотри на них. Тут совсем иное.
Мама посмотрела на меня изумлённо.
– Что «иное»? О чём ты, Всеволод?
– Я об инцесте, мама, – сказал я, глядя ей в глаза, потому что рабыня ушла и мама повернулась ко мне.
– Не понимаю.
– Посмотри сама, возможность представится сегодня, и подумай, то, как эти взрослые юноша и девушка «играют в салки» похоже на что-то ещё, кроме того, о чём я сказал? – я пожал плечами.
Пока мы, не торопясь, двигались по обширному коридору к гостиной, за нашими спинами вносили наши вещи, чтобы разложить в наших комнатах, мы занимали одни и те же в северном хозяйском крыле, гостей же располагали обычно в большом восточном крыле, комнаты здесь были меньше и проще, только Вернигоры были достойны царских палат, все прочие, даже правителей Частей Света, что тоже селили здесь, не могли быть равны самим Вернигорам. Гости не представляли, что их комнаты настолько отличаются от хозяйских, об этом они могли только догадываться, если бы посмотрели снаружи на северное крыло, но… оно было расположено так, что к нему можно было подойти только со стороны сада, а в эту часть сада посторонних не пускали, плотные заросли кустов шиповника и жасмина, казавшиеся всем несведущим просто красивыми кущами, служили живой надёжной изгородью, и только обитатели дома знали, как пройти через них и оказаться у тайной калитки северного крыла. К тому же открывалась эта дверь только своим, сканируя лица.
Впрочем, замков по этой самой причине давно нигде не существовало, двери жилищ открывались только своим. Это не значит, что воры перевелись на планете и никто теперь не обносил квартир и богатых домов, прогресс не стоял на месте ни со стороны порядочных граждан, ни со стороны преступников. Как и во все времена. Наказания были суровы, мягкости законов в послевоенное строгое время быть не могло, за двести лет мало что поменяли, смертная казнь не применялась очень давно только потому, что преступления, за которые к ней приговаривали, стали редки. Такое становилось событием на весь мир, который был ныне очень мал, такое количество людей, как теперь на всей планете, некогда обитали всего в одном ком-нибудь мегаполисе.