Ключи и замки

Иванько Татьяна

– А ты вообще помнишь кого-то из рабов?

– Конечно, – Всеслав пожал плечами. – Нет ничего важнее мелочей.

– Рабы не мелочи, – сказала я, удивляясь, что он так сказал о людях, особенно стало обидно за Серафима.

На это Всеслав только пожал плечами, немного недоуменно, и мне не понравилось, что Слава так сказал о Серафиме, что он вообще так думает о людях, пусть даже это раб, но ведь не предмет.

…А мне не понравилось, что этот раб прикасался к Ли, и что после я несколько раз видел, как он приносил ей цветы в комнату, собственно говоря, свежие цветы всё время были у неё в комнате, значит, он приносил их каждый день. И с какой это стати? У моей бабки не было никаких ежедневных букетов, а у Ли были. И в

саду я не раз замечал, как он издали наблюдает за Ли, когда мы играли или сиживали под деревьями с книгами. Это мне показалось странным и очень не понравилось. Если бы он был мальчишкой из школы, куда мы с Ли ходили вместе, я просто поколотил бы его, но он не был мальчишкой, он был взрослым юношей. При этом он был раб. А значит, у меня имелись другие рычаги воздействия, как сказала бы моя бабушка, а я просто подумал, что проклятого садовника нужно выгнать из нашего дома.

– С чего это? – удивилась бабушка, воззрившись на меня своими глазами много раз промытого зелёного цвета.

– Мне он не нравится.

Бабушка пристальнее всмотрелась в меня.

– Что тебе не нравится?

– Не что, а кто. Мне не нравится наш садовник Серафим, я хочу, чтобы он…

– Какое тебе вообще дело до какого-то раба, я не понимаю. Не занимайся ерундой. Я не собираюсь морочиться с тем, чтобы менять садовников из-за твоей странной прихоти. Всё, убирайся вон из кабинета, – сказала она, отворачиваясь снова к бумагам и мониторам.

Её кабинет это огромный сводчатый зал, такой, какой бывал раньше во дворцах тронным, а бабушка отвела его для того, чтобы заниматься своими делами, принимать людей, приезжавших к ней со всего мира, хотя это было и не так необходимо, когда существовала голографическая связь, но, как объяснила мне бабушка, оказывается, несмотря на царящее на планете согласие и мир между разными частями света, справедливое распределение обязанностей и доходов, не обходилось без зависти и соперничества, а значит, шпионажа и желания перетянуть доходы на себя. Я никогда бы не подумал об этом, мне казалось, что всё задумано так разумно и так правильно, но бабушка рассмеялась:

– Всеслав, запомни, люди никогда не перестанут завидовать и желать большего. Поэтому и продолжают следить друг за другом, чтобы выявить слабые стороны, знать, как обыграть партнёра, чтобы вытянуть из-под его влияния лакомые кусочки. А то и вовсе свалить и поставить своих родичей.

– И ты так делаешь?

– Так делают все, – сказала бабушка, глядя мне в глаза. – Разве ты сам не по этой причине хочешь, чтобы я удалила из дома этого садовника? Ты в чём-то завидуешь ему.

– Я?! Рабу? – изумился я.

– Меня не интересуют детали, – отрезала бабушка. – Я сказала это для примера, чтобы ты понимал.

Я задумался над её словами и с тех пор стал наблюдать. Бабушка брала меня на встречи, сажала рядом во время заседаний своего совета, чтобы я привыкал и учился внимать. Раньше мне всё это было неимоверно скучно, но теперь я начал наблюдать за реакциями людей. И это становилось всё занимательнее.

Возвращаясь, я рассказывал обо всём Ли. Ей это тоже было очень интересно. И мы придумали, как и ей присутствовать незримо хотя бы на тех встречах и советах, которые проходили в Вернигоре. В большом бабушкином кабинете стены были обиты деревянными панелями и древними средневековыми шпалерами, ещё маленькими мы обнаружили не один, а несколько тайных ходов из этого кабинета на тайные черные лестницы, выходящие в разные места нашего дома через незаметные двери. Вот за этими тайными дверьми, которые открывались под плотными шпалерами и пряталась Ли, слушая всё, что происходит, а иногда и заглядывая сквозь ткань.

После мы с ней обсуждали увиденное и услышанное. И вот, что самое интересное, Ли часто замечала то, что пропускал я, или просто имела своё мнение о том, что слышала, отличное от моего, из-за чего мы спорили нередко. Но не ссорились.

Вообще-то это удивительно, что мы ни разу не ссорились. Даже маленькими, я чувствовал себя старшим и сильным, настоящим мужчиной рядом с ней, и потому, не жадничая, отдавал ей всё, что она хотела, поэтому из-за игрушек или игр у нас споров не было. А игры выдумывала обычно Ли, у неё была какая-то неуёмная фантазия, я всегда удивлялся.

Становясь старше, мы становились ближе, хотя бабушка и бывала недовольна этим как будто, иногда даже высказывала мне замечания, что у меня вместо друзей-парнишек какая-то девчонка в друзьях. Спрашивается, откуда у меня могли взяться друзья моего пола, если все окружающие были ниже меня происхождением, и это уже внушало мне долю презрения в отношении их, это, во-первых. А во-вторых: они и вполовину не были так умны и интересны мне как Ли. По-моему, они были даже глупее меня. И намного. Так что был за смысл водить с ними компанию? Только ради мальчишеских игр? Для этого не было нужды дружить, то есть сходиться близко.

А с Ли мы дружили, не расставаясь, сколько я помню себя. Времена года сменяли друг друга, а в остальном мало, что изменялось. Мы с Ли ходили в школу, мы занимались дома, мы всё время были чем-нибудь заняты и всё время были вместе. По вечерам, попозже, когда считалось, что мы спим в своих кроватях, мы пробирались друг к другу в комнаты, и болтали, играли, обсуждали все происходящие события. А иногда мы просто сидели молча, читая: или смотрели кино, или совершали экскурсии по музеям, это Ли особенно любила

К нам в Вернингор приезжало много людей, приезжали и наши родственники, бабушкина сестра Анна и её сын, Всеволод, он был взрослый с нами никогда не водился, даже не смотрел в нашу сторону, каким-нибудь собакам, бродящим по дому и саду высоконогим борзым, которые так нравились моей бабушке, он уделял внимания намного больше, чем нам. Вообще он мне не нравился. Весь его котовий довольный вид, и то, что он был красив необыкновенно, и то, как уверенно и свысока общался со мной. И даже то, что ему досталось имя моего деда, которым так гордилась бабушка и благодаря которому, сама она была теперь правительницей. И, хотя все в один голос твердили, что похож на деда я, а не он, и в будущем я стану правителем Севера, а не Всеволод, всё же я не мог простить ему его вечной самодовольной ухмылочки, его победоносного вида.

А потом у меня появилась ещё причина ненавидеть его. Ли стала меняться. То есть, вначале как-то ужасно стал меняться я сам, я начал расти, на моём теле появились волосы, мой член стал каким-то огромным и непослушным, заставляя едва ли не постоянно думать о нём. И хуже всего то, что он не слушался и безобразничал в особенности, когда я думал о Ли или смотрел на неё. А она теперь из малышки тоже стала вытягиваться, обнаружились у неё какие-то удивительно тонкие запястья, глядя на них, я всё время ловил себя на том, что хочу поцеловать их, ощутить аромат её кожи, почувствовать, как бьётся пульс. Я даже не знаю, с чего это мне в голову стали приходить такие странные желания и сравнения, такие слова, будто я читал Шекспира, а не думал, потому что, когда я смотрел на других девочек или молодых женщин, мысли мои были совсем иные, не красивые и поэтичные, а… да это и не мысли были, какие-то ощущения, картинки. Ну что, к своим пятнадцати годам я был вполне развитым в этом смысле подростком. И в школе парни не гнушались солёных рассказов и шуточек, и картинок, и в книгах, которые были для меня в широчайшей доступности, и в живописи я уже давно всё увидел и понял. И, если глядя на других женщин, на всех женщин, я представлял то, что так возбуждало всех моих приятелей и меня самого, то с Ли, увы, без волнения такого рода не обходилось, она производила со мной какую-то замечательную метаморфозу: я начинал думать как Омар Хайям, тот же Шекспир или Бунин, красивыми фразами, изысканными словами. Вроде бы о том же, но иным способом…