Книга Бытия
Шрифт:
— Кто же это придумал?
— Мы!
— Скиппи, потише, пожалуйста. Так вот, эту форму придумали мы сами, и она замечательна тем, что универсальна и устойчива.
— Но это же уродство какое-то!
— Что? — Уй как будто не расслышал, а глаз его предательски дернулся.
— Я говорю — уро… огхгхгхгх… бульбуль… — из распоротого горла Ваз-Газижоки хлынула ярко-желтая струя, голова архитектора, недоумевающе вращая глазами, опрокидывалась за спину. Лапки сикараськи тщетно пытались поймать потерянную голову, а чтобы эти попытки не увенчались таки успехом, Уй отрубил и их.
— Ну и зачем? — расстроился Скип. — Опять тратить еду на восстановление тупореза. Когда у этой тупой башки новое тело вырастет, ты подумал?
Уй делово отрезал голову от туловища и поставил на подоконник.
— Вы мне за это ответите! — возмущалась голова. — Я временно недееспособный!
— Жуй, — отрубленная лапка архитектора заткнула голове рот. — И запомни: уродство — загромождать ландшафт без плана застройки. А из одного параллелепипеда можно выстроить красивый правильный город.
Ваз-Газижока на удивление быстро сжевал кляп, сыто рыгнул и заявил:
— Вы мне за все ответите! И за параедрипед ваш тоже!
Вторая лапка прервала стенания говорящей головы. Диболомы углубились в работу.
Легко сказать: "Хватит курить!" А хоть один из Патриархов пробовал вот так, в одночасье, расстаться с любимым кальяном, а главное — с его содержимым?! И зачем вообще они придумали балданаки, неужели Среда Обитания без них не обошлась бы? Ох, ломает, ломает нас переходный период…
Чтобы отвлечься, Лой-Быканах попытался думать о смысле бытия.
Думать оказалось гораздо тяжелее, чем благоговеть, но определенная приятность наблюдалась и в этом сомнительном процессе. Например, оказалось, что в голове копошится великое множество непонятных слов и цитат, от гедонизмадо Тащитесь и развлекайтесь. За последнее Лой-Быканах, кстати, не ручался: этот афоризм мог звучать и как Разделяй и властвуй, и как Рога и копыта, отчего сакральный (о, еще одно слово!) смысл его не становился яснее. Но зато между ушами становилось щекотно, когда, в тщетной попытке упорядочить внутренний мир, философ пытался рассортировать все эти сублимации индивидуальной перверсиии гомосексуализм.
Хорошо понимая, что корпоративная этика не позволит коллегам индифферентно воспринять вопиющее неуважение Лой-Быканаха к традициям Ложи, и отказ от балданаков будет воспринят как бравада и эпатаж, философ забаррикадировал все входы и выходы в своем жилище, и теперь переживал жесточайшую ломку.
И, как оказалось, при абстиненции сикараськи тоже могут видеть галюны.
— Что, умираешь? — Патриарх склонился над эксцентриком, и в глазах его читалась чуть ли не жалость.
— Да, умираю, — согласился Лой-Быканах.
Патриарх покачал головой и снова исчез.
— Это издевательство какое-то, — простонал ему вослед философ. — Чего являлся, спрашивается?
Злость придала сил. Лой-Быканаха озарило: ведь в балданакском угаре он позабыл, когда и ел-то в последний раз. Наловив пальцами разнообразных мелких сикарасек, снующих по полу, он кое-как перекусил ими, сдержал первые порывы тошноты, потом вторые…а потом проснулся чудовищный аппетит, и вся живность в доме Лой-Быканаха перекочевала в его желудок.
Сразу захотелось прилечь и поспать. Философ уютно расположился прямо на полу, потому что до опочивальни идти лениво, и руки как-то сами собой потянулись к кальяну… но ухватили пустоту.
— Где?.. — хотел возмутиться Лой-Быканах, но в это время в дверь постучали.
— Кто там?
— Эй, ты! — последовал яростный ответ. — Или ты заберешь его обратно, или пожалеешь.
— Забери себе, — огрызнулся философ. В конце концов, он у себя дома, и может никого не бояться.
В дверь что-то тяжело бухнуло, и баррикада зашаталась.
Что-то мне как-то гулять захотелось, подумал эксцентрик после второго удара, когда дверь надсадно затрещала.
Лой-Быканах заметался в поисках запасного выхода, но в итоге оказался на крыше собственного жилища, а коллеги уже ввалились внутрь, исполненные страстного желания вернуть строптивого философа в лоно любителей мудрости.
Нужен план, нужен план, все нужно планировать, в тоске запричитал Лой-Быканах, и тут взгляд его упал на старую столешницу, одним Патриархам известно, каким образом оказавшуюся на крыше.
— Нужно планировать, — коварно оскалился эксцентрик.
Большие плоскости, всплыло в его памяти, обладают повышенным сопротивлением встречным потокам воздуха. Нужно лишь разбежаться как следует, и подставить эту площадь этим встречным потокам. Когда у тебя четыре ноги и две руки, задача, казалось бы, легка… но в тот момент, когда Лой-Быканах уже махнул в воздушное пространство, он вспомнил, что большую плоскость взять в руки позабыл. Ну, прямо затмение какое-то напало, право слово!
Оказалось, что это не зубы, а горы, по крайней мере, так называли их таинственные рогатые сикараськи.
Уже утром пленников доставили к самому подножью невероятно высоких каменных нагромождений. Торчку с Желторотом еще повезло — их тащили по одному, а всю остальную экспедицию волочили запакованной в шатер.
— Я их кубиками нарублю, — ругался всю дорогу на незадачливых часовых Дол-Бярды. — И Ботве скормлю.
— Ну подождите, любезнейший, — пытался вразумить воина Тып-Ойжон. — Что вы горячитесь всегда. Может, их уже съели.